В спектакле, сочиненном Боурном для его компании New adventures на музыку Терри Дэвиса, люди сами вполне себе дьяволы, и вмешательства в историю прекрасного юноши потусторонних сил не требуется. Конечно, на Дориана (Ричард Винзор) обращает внимание знаменитый фэшн-фотограф Бэзил Холуорд (Аарон Силлис), а владелица агентства леди Г. (Майчела Миацца) делает его «лицом» парфюмерной фирмы (лорда Генри, обучавшего юнца науке светского цинизма, в спектакле заменяет именно эта леди — и вполне успешно справляется с той же миссией). Но Дориан, впервые появляющийся в фэшн-тусовке в роли нанятого на вечер официанта, намеренно обращает на себя внимание — он оказывается то рядом с Бэзилом, то с леди Г., преследует их взглядом, перемещается по комнате со своим подносом, стараясь уловить нужный момент. И ловит, и оказывается в постели у Бэзила.

Начинается все с фотографий: Бэзил направляет прожектор на Дориана и начинает щелкать камерой, на стенах студии появляются проекции снимков. Этапы отношений — порыв уйти, азарт, захлебывающаяся страсть — спрессованы в одну фотосессию. Никаких намеков и недоговоренностей — чай, не девятнадцатый век. Яростный мужской дуэт, полный страсти и метафорической акробатики, с раздеванием друг друга, с трусами, выброшенными в финале сцены из-под простыни.

Результат — огромный плакат мужского парфюма с обнаженным по пояс Дорианом. Рекламируемый бренд — «Бессмертный». Даже у хороших хореографов чувство юмора встречается так нечасто, что Боурна впору объявлять особо ценным для человечества экземпляром. Дальнейшая хроника «общественной» и личной жизни Дориана изложена с той же насмешливой интонацией.

То Дориана не замечали, то желающие познакомиться с ним пролезают аж под диваном, на котором он сидит, — иначе не пробиться. Вот героя берет штурмом леди Г., и только что надменно фланировавший в лучах прожекторов Дориан снова выглядит беспомощным юнцом: он не в силах поверить, что у этой светской львицы на него какие-то серьезные планы (дама, сидя в кресле, недвусмысленно раздвигает перед героем свои длинные ноги — тот ошеломленно садится на кровать, тупо на нее уставившись, самого его ноги не держат). Самый же смешной эпизод — это влюбленность Дориана.

У Уайльда, как мы помним, герой влюбился в юную актрису, увидев ее в роли Джульетты. И это чувство мгновенно прошло, когда девушка, влюбившись в ответ, на сцене перестала быть актрисой и заговорила с простой, естественной для нее — а не для Шекспира — интонацией. У Боурна Джульетту заменил Ромео (Кристофер Марни), причем в балете. Звучит цитата из Прокофьева, герой бежит в белом плаще. И приведенный леди Г. в театр поначалу чудовищно скучающий Дориан замирает. Он влюбляется в балет, но ему кажется, что вот в этого конкретного балетного человека. Он караулит его у служебного входа, знакомится, приглашает к себе. Но — как и Уайльду — ему важен театральный миф, а не живой актер. Потому что живой актер суетлив и утомителен, он повсюду разбрасывает свои балетные тапочки, «говорить» по-человечески не может — все время складывается умирающим лебедем, а в момент любовной ласки норовит вытянуть подъем и проверить, достаточно ли эффектно смотрится его стопа. Отношения любви-ненависти, что связывают Боурна с миром балета (дар взглянуть на собственную ситуацию со стороны иногда оборачивается проклятием), придают этому дуэту множество оттенков — тут не только сарказм, но и нежность к этим нелепым созданиям.

Несмотря на нововведения, Боурн весьма последовательно излагает уайльдовский сюжет: в финале второго акта герой умрет, пытаясь задушить собственного двойника (очевидно, наркотическую галлюцинацию). Но финал опять же состоится без всякого участия нечистой силы. В книге после смерти Дориана портрет его засиял юностью — здесь хозяйка агентства приведет героя в порядок и запустит репортеров. Вспышки фотокамер — и он останется навсегда молодым. Культ юности, характерный для рекламы и массового кино, — убийственный культ, уверяет режиссер. При этом он не следует примеру Иржи Килиана, собравшего в одной из своих трупп танцовщиков «за сорок», а придерживается привычных балетных правил и работает с молодыми танцовщиками, вовсе не пытаясь преодолеть этот культ. Что ж, в нем тоже есть двойственность — и кто сказал, что он этого не понимает?