- Юрий Иванович, а у вас есть какое-то актерское амплуа?

- Когда я еще учился в театральном училище, мне педагоги говорили: "Поскольку ты молодо выглядишь, мальчишечка совсем, ты еще наиграешься детей. Тебе надо больше играть других ролей". Одна из первых моих ролей в училище была роль старика Кузовкина в пьесме Тургенева "Нахлебник". Учиться надо на хорошем материале. Когда я пришел в Самарский ТЮЗ, мне повезло. Ныне покойный Евгений Михайлович Фридман, возглавлявший тогда театр, давал мне роли совершенно разноплановые. Такие, которые я и не ожидал. Я играл и Бурундука, и Тома Сойера, и алкоголика-старика в "Испытательном сроке". У меня не было ощущения, что слишком часто эксплуатировали мою внешность, мой маленький рост.

Когда, например, ставили спектакль по пьесе Го "Король-олень", я неожиданно для себя узнал, что назначен на роль короля-героя-любовника, причем мои партнерши были на голову выше меня. Подумав, что это какая-то ошибка, я подошел к режиссеру. А он говорит: "А я именно таким вижу короля. У тебя достаточнодля этого темперамента. Что ты думаешь, тебя нельзя полюбить, что ли?

- Значит, внутренняя энергия, темперамент компенсируют какие-то особенности внешности...

- Наверное. Я ведь никогда не обольщался своей внешностью.

- А у вас нет ощущения, что вы можете сыграть все?

- Об этом не скажешь, пока не попробуешь. Хотелось бы, конечно, по-прежнему играть самые разные роли. Но я трезво оцениваю свои возможности. Я же смотрю на себя в зеркало и понимаю, что многие роли я уже не сыграю из-за возраста. Сирано де Бержерака, например.

- Ваш театр часто гастролирует за рубежом. Публика там как принимает?

- Мы играем на языке той страны, где выступаем. Однажды мы должны были играть "Приключения кота Леопольда" на Кубе, на испанском языке, Кубинцы - очень темпераментный народ, начало спектакля они принмали на "ура". Вскакивали, аплодировали. Там сначала, в течение пяти-семи минут идут танцы, акробатические номера. А потом звучит первая фраза: "Леопольд, выходи!". И вдруг наступает полная тишина в зале. Мы с партнером в недоумении: нас понимают или нет? А выяснилось потом: для зритиелей было шоком, что мы играем на испанском языке; в афишах это не значилось. А дальше идет фраза: "Выходи, подлый трус!" Фраза, которую невозможно было перевечсти дословно на испанский язык. Потому что "подлый трус" - для них страшное оскорбление, в этих словах нет иронии. И переводчик перевел эти слова так: "Кэкараху". Мы спросили: что такое "кэкараху"? Оказалось, что это - говнюк. Переводчик сказал: "Ребята, вы не теряйтесь, там все так говорят". Это для них вовсе не оскорбление. И когда мой актер, Эдик Терехов крикнул: "Кэкараху!" - что началось в зале! Зрители вскочили на стулья, стали кричать. И с этого момента зал бывл наш. Как видите, здесь нам помог талант переводчика.

А вообще сложностей в общении со зрительным залом у нас не было.

- Гастрлируя по многим странам, вы, наверное, стали полиглотом. На каких языках вы могли бы изъясняться?

- На английском, испанском, французском. Но это на бытовом уровне. Порою при общении в какой-нибудь стране нене хватает нужных слов, приходится переходить на другой язык или показывать что-то на руках. Вообще, если я хорошо знаю, о чем говорю в спектакле, мне не составляет труда произнести эту фразу на любом языке. Но иногда бывает, что приезжая в ту или иную страну, мы, как обезьянки, перенимаем их интонации. И нас принимают как бы за своих.- А какое у вас самое яркое впечатление из последних поездок?

- В последний раз ездили в Швейцарию. Поразило там многое. В Базеле первое, что мы увидели, выйдя утром из дома, - огромное количество мебели, стоящей прямо на улице. Мы спросили: "Что это за мебель? Кто-то переезжает?" А нам ответили: "Нет, просто хозяева ра в два-три года обновляют мебель, а прежнюю выставляют на улицу, прикрепив записку: "Пожалуйста, кому нужно - забирайте". Там стояли холодильники, пылесосы, детские железные дороги, лежали ковры - такие вещи, которые я здесь купить просто не могу. И эта мебель стояла на улице четыре или пять дней.

Там кругом много цветов. Целые поля, засеянные цветами. А на какой-нибудь тропиночке стоит столик. На нем - штатив, а там висят швейцарские ножи. Я спрашиваю у своего спутника: "Что это такое?" Оказалось, это значит вот что. Если прохожие идут по этому полю и им пришлось по душе какие-то цветы, они могут взять любой понравившийся нож, срезать цветы, завернуть их в пакетики, которые тоже лежат на столе, и повесить нож на место.

Поразила чистота на улицах. Там через каждые десять метров - урны. В общем, все там продумано.

- Юрий Иванович, а как получилось, что вы стали преподавать театральное местерство музыкантам? Я имею в виду ансамбль "классик-домра"...

- Я познакомился с этими музыкантами летом прошлого года на съемках видеофильма об ансамбле. А через несколько месяцев они позвонили мне и предложили сотрудничество. Дело в том, что они почувствовали, что им не хватает чисто актерского мастерства: как они должны вести себя на сцене, как достичь полного взаимопонимания с партнерами. Я сказал, что попытаюсь помочь. Пошел в библиотеку, набрал кучу книг великих режиссеров, дирижеров. Но для себя я там очень мало почерпнул - книги были написаны слишком профессиональным языком. Пришлось до всего доходить самому. Благо, домристы были открыты для общения, и с ними не сложно было найти один язык.

- Но для чего же нужно музыкантам учиться актерскомпу мастерству?

- Та программа, которую мы сделали, - это настоящий спектакль. Каждый музыкант не просто исполняет свою партию. Он почувствует, что он - в ангсамбле. Музыканты общаются друг с другом - общаются глазами. В каждом произведении мы выстаривали свою музыкальную драматургию. Инструменты ведут диалог, и тут уже большое значение приобретает, кто именно играет на каждом из них - юноша или девушка.

Начинали мы с программы довольно простой - "Мелодии и танцы народов мира". А сейчас драматургически выстраиваем весьма сложные произведения музыкальной классики.