Как ни странно, а впрочем, наоборот, симптоматично, и "Господа Головлевы" Кирилла Серебренникова, и "Мертвые души" Сергея Арцибашева суть вопль на одну и ту же тему. Вот и подумаешь, что в нынешней театральной ситуации, которую хлебаем, как щи пустые, индивидуумов, способных серьезно высказаться, не разводить впору по углам, а собирать за чаепитием, и то немного ртов наберется. И что с того, что один с черными бровями, а другой лысоват, один нынче в самой моде, а другой вчера в ней был?
Если бы Арцибашев после ряда невыдающихся сезонов руководимой им Маяковки малодушно рванул бы в постмодернизм, вышел бы, скорее всего, большой конфуз. Он, к счастью, остался самим собой. Точнее - наконец попытался возвратиться к самому себе. И вновь оказался интересен. К тому же сам играет Чичикова. Убивает двух зайцев.
Арцибашев - отличный актер, что давно известно. В Театре Маяковского он решился играть впервые, сперва на центральную роль планировал Михаила Филиппова, потом репетировал с Даниилом Спиваковским. В результате играет сам, и, как знать, не это ли обстоятельство добавило ему самому режиссерского пороха? Впрочем, какая нам разница?
Еще одна удачная "ставка" - участие сценографа Александра Орлова. Его декорация не просто работает или намекает, она организует смысл. Мир, в который так стремится Чичиков из первого тома, сокрыт за высокой черной цилиндрической стеной. В этом монолите образуются мистические отверстия - не только двери, но и некие подозрительные дыры, "выплевывающие" и "всасывающие" головы чиновников, руки взяткобрателей, предметы, которые по ходу действия надо сокрыть от посторонних глаз. Этот обломок Вавилонской башни содержит бездну метафор. Вот головы чиновников высовываются согласно табели о рангах - снизу вверх. Вот темное чрево принимает в себя очаровательного Павла Ивановича, а затем - выбрасывает вон, на авансцену покупателя мертвых душ.
Весь первый том - первый акт Чичиков стремится внутрь цилиндра. А когда во втором томе-акте достигает цели, внутри оказывается белая, зияющая пустота. Одновременно меняются и движения персонажей, становятся ломаными, неживыми. Нас будто приглашают в утопию, которую Гоголь очень старался сочинить. Выдумывал прогрессивных помещиков, благородных губернаторов, намечал пути выхода России из болота...
Потом прочел, оглянулся окрест, схватился за голову и отправил утопию в печь.
У Чичикова во втором акте возникает нешуточная дилемма. Сидя за тюремной решеткой, он искушаем и ангелом в образе благочестивого миллионера Муразова (Игорь Охлупин), и чертом, сиречь представителем Фемиды (Евгений Парамонов). Один уговаривает: брось жульничать, начни новую жизнь. А другой сулит вернуть конфискованный при аресте нечистый капитал. Но с условием отката! С этого самого отката, который (пардон за рифму) всем нынешним деловым россиянам - ближе друга, товарища и брата, и начинается действие второго тома.
Именно представители правосудия предлагают Павлу Ивановичу махинацию с наследством, но - за хороший процент самим себе. Тень Сухово-Кобылина, столь востребованного нынешним театром, зависает над бедолагой Чичиковым. При этом мысль, весьма похожая на захаровскую в "Мистификации", сообщена и герою Арцибашева - жалко человека. Он со своей предприимчивостью, как заблудший барашек, попал меж волчьих клыков отечественной действительности.
Меж тем конечной целью его эволюций была всего лишь милая семейная жизнь с тихой красавицей и пятью ребятишками. Эта пасторальная компания время от времени проходит по сцене в чичиковских грезах. А однажды дама сердца даже материализуется в утопически добродетельную генеральскую дочку Улиньку (Мария Костина).
Арцибашев-режиссер, разумеется, использует все возможности своей звездной труппы. Если бы не мистический цилиндр города N и его окрестностей, репризность сцен из первого тома была бы еще более очевидной. Александр Лазарев играет Ноздрева еще с большей комической удалью, чем старика Карамазова. Светлана Немоляева - уж такая дубиноголовая Коробочка, что дальше некуда. Плюшкин в облике Игоря Костолевского - ход неожиданный, и играет актер сильно, но столько грима и лохмотьев - классическая "прореха на человечестве". Собакевич в весомой органике Игоря Кашинцева вообще не требует пояснений. И Манилов - Виктор Запорожский - будто сейчас с добротной книжной иллюстрации.
Вот сам Чичиков в отличие от остальных совсем не репризен. Даже как будто стушеван, неожиданно лиричен и очень по-человечески понятен. Органика артиста Арцибашева такова, что он и без сочных масляных красок может быть абсолютно убедителен. Но, возможно, функция режиссера, тайный присмотр за подопечными тоже делают его присутствие на сцене более тихим и даже кантиленным?
Впрочем, в яркой репризности первого акта есть своя логика. Сначала играют классику, то, что всем знакомо и театрально закреплено. Зато после антракта очертания размываются, рефлексии и даже сантименты усиливаются. Накатывает полубольной сон истерзанного сомнениями Николая Васильевича, в котором множатся риторические вопросы к Отечеству.
Те же артисты меняют амплуа и обличья. Костолевский сбрасывает плюшкинское тряпье и выходит благородным князем-губернатором.
На монолог о воровстве и взяточничестве, достигшем в стране запредельных масштабов, о всяких долге-чести-совести надобно в современном театре решиться. Хотя второй том все равно не дописан... Вот и монолог не брошен в зал, а будто бы пробует сам себя на звучание, да так и обрывается... Безнадега.
Между прочим, опять же у Кирилла Серебренникова, только в спектакле "Изображая жертву" братьев Пресняковых, нечто подобное проговаривает... милиционер. Тоже лицо ответственное, на госслужбе пребывающее. Но - не князь. Не Гоголем писанный, а современными ребятами.
Впрочем, и Гоголю сарказм, насмешка удавались куда лучше, чем обнаженный пафос.
Зрителю на спектакле Арцибашева дадут и вдоволь посмеяться. И заняться печальной самоидентификацией. Но главное, наконец-то встретиться с режиссурой, не предназначенной для необременительного вечернего времяпрепровождения.
ЛГ, 16 ноября 2005 года
Борис Поюровский
Россия, опомнись! - взывает Гоголь
«Мёртвые души» в Театре имени Вл. Маяковского
Казалось бы, что за дело Николаю Васильевичу до нас? Полтора века минуло с тех пор, как он упокоился. Однако похоже, ему по-прежнему неймётся, и он всё ещё надеется быть услышанным. Кстати, Гоголь умер в Москве, на Никитском бульваре, совсем неподалёку от Театра имени Вл. Маяковского, где несколько лет назад появился удивительный спектакль «Женитьба». Его постановщик Сергей Арцибашев, видимо, вообще неравнодушен к Гоголю. Ещё прежде он поставил «Ревизора» в Театре на Покровке. И в обоих случаях режиссёр сумел заметить то, мимо чего спокойно прошли другие, особенно из числа тех, кто обращался к комедиям Гоголя с единственным желанием – привлечь к себе внимание.
Автор пьесы Владимир Малягин, разумеется, знаком с работой Михаила Булгакова, впервые представленной в 1932 году на сцене Художественного театра. Но опыт предшественника, на мой взгляд, никак не ограничил фантазию Малягина. Тем более что Михаил Афанасьевич использовал лишь первый том поэмы Гоголя. А Малягин включил и второй.
В повествовании С. Арцибашева есть и юмор, и романтика, и сатира. Но над всеми ними превалирует, очевидно, чувство отчаяния и боли, граничащее с воплем: «Россия, опомнись!»
Чичиков – его играл Арцибашев – отнюдь не Остап Бендер образца 2005 года. Свою родословную он, скорее всего, ведёт от Акакия Акакиевича Башмачкина через Смердякова, Расплюева и Тарелкина. Каждую минуту Павел Иванович мечтает начать жить честно, в семейном кругу, в окружении благородных людей. И не его вина, что всякий раз он наступает на те же самые грабли.
Ещё отец напутствовал Павлушу, как надо вести себя в обществе, чтобы добиться успеха. Но, по мнению Чичикова, лучше бы он оставил сыну в наследство хоть какое-то состояние, чтобы бедолаге не нужно было постоянно мыкаться в нужде.
Чичиков Арцибашева – изначально фигура страдательная, вызывающая скорее сочувствие, чем отвращение и презрение. Не он – Чичиков – движет сюжет, но через него всеми событиями управляет Юрисконсульт – лицо реальное и в то же время мифическое – фактический хозяин жизни, создающий законы, направляющий следствие, отправляющий правосудие, карающий и милующий в зависимости от собственных интересов.
Евгений Парамонов – Юрисконсульт – вторая по значимости фигура спектакля. Он и Мефистофель, соблазняющий Фауста–Чичикова. И Воланд, чьи возможности безграничны. Цинизм героя Парамонова обезоруживает своей откровенностью, что, впрочем, не лишает его обаяния. На него можно как угодно гневаться, но ему нельзя отказать в логике, а главное – в последовательности. Юрисконсульт дорожит своей репутацией и в полной мере отвечает по своим обязательствам. Ибо никогда не сулит больше, чем может сделать. А сделать он может многое. Потому что, будучи никем, Юрисконсульт реально руководит всеми – этот опытнейший кукловод с ослепительной белозубой улыбкой. Ему не то что горемыка Чичиков, любой из нас готов доверить всё что угодно!
В спектакле нет незначительных мелочей – от брички, в которой путешествует Чичиков, до головных уборов, украшающих местных красавиц. Каждый, кто появляется на сцене всего на несколько минут, совершенно необходим для общего повествования, будь то отец Чичикова – Расми Джабраилов, пытающийся в крошечном монологе изложить основные принципы жизни, или Александра Ивановна Ханасарова – Майя Полянская, миллионерша, без пяти минут живой труп, и вовсе не произносящая ни единого слова. И очаровательная помещица Манилова – Галина Беляева, и любезнейший Губернатор – Ефим Байковский, и его супруга-стерва – Елена Козлитина, и их капризная дочь – Ольга Ергина, и надменная Княгиня – Надежда Бутырцева, и божий одуванчик, мечта Чичикова Улинька – Мария Костина, и бравый служака капитан-исправник – Виктор Власов появляются лишь на мгновения, но без них картина бы явно обеднела. Как обеднела бы она и без музыки Владимира Дашкевича, и без песен Юлия Кима, без хореографии Юрия Клевцова и Алексея Молостова.
В наши дни, когда с классиками почти повсеместно принято говорить исключительно на «ты», без малейшего к ним почтения, опыт Театра имени Вл. Маяковского в некотором роде выглядит дерзким вызовом. Предвижу, что наиболее отвязанным и особо раскрепощённым от предрассудков коллегам «Мёртвые души» покажутся блюдом излишне пресным, не приправленным авторами спектакля ненормативной лексикой, не украшенным живыми картинками в стиле «ню», не угадавшим нетрадиционную ориентацию Губернатора, подозрительно увлекающегося таким явно не мужским занятием, как вышивание по шёлку…
Театр обеспокоился нравами, которые, к сожалению, ничуть не претерпели изменений с тех пор, о которых повествует Николай Васильевич. Больше того, пьеса и спектакль так устроены, что мы неожиданно обнаруживаем в поэме Гоголя детали, до сих пор остававшиеся в тени. Разумеется, в спектакле сохранились и визиты Чичикова, и образы всех помещиков, которых он удостоил своим вниманием. Но сверх того на первый план выдвинулись мотивы, которыми руководствуется прежде всего сам Павел Иванович. А ещё точнее, те люди, что подталкивают его к неблаговидным поступкам, обещая своё высокое покровительство, или, как сказали бы сегодня, «крышу». Удержаться от подобных соблазнов при гарантированной безнаказанности, согласитесь, трудно не только Чичикову!..
Художник Александр Орлов придумал уходящую под колосники чёрную ширму, вращающуюся по кругу и позволяющую действию развиваться безостановочно. Зато, когда ему нужно вдруг расширить пространство, он без труда раздвигает створки, и мы попадаем, к примеру, на бал. Кроме того, стены ширмы так устроены, что при желании через них можно в любой момент проникнуть и вовнутрь, исчезнув там бесследно. Или образовать в стене окошко.
Художник по костюмам Ирина Чередникова пользуется исключительно пастельными тонами. При этом она отнюдь не стремится ни к пестроте, ни к многокрасочности, отдавая предпочтение спокойным цветам: белому, чёрному, светло-серому, светло-салатному, особенно в массовых сценах. Точность эпохи, запечатлённая в платьях, причёсках, головных уборах, не только не снижает остроту восприятия, но ещё больше подчёркивает основную мысль создателей спектакля, настаивающих на том, что за минувшие годы, увы, ничего не изменилось в нашей жизни. Взяточники, коррупционеры, мошенники по-прежнему чувствуют себя вольготно, безнаказанно, потому что все и всё продажно – «от канцлера до последнего протоколиста», как заметил Пушкин ещё в 1828 году! Это они создают такие волчьи законы, при которых любой человек, пытающийся выбиться в люди, вынужден «выть по-волчьи».
Спектакль населён отнюдь не монстрами, хотя и не людьми. Большинство актёров исполняют по две роли. И некоторые делают это до того искусно, что, лишь заглянув в программу, выясняешь: да, действительно, Виктор Запорожский играет не только душку Манилова, но и настоящего мужика Костанжогло. Опознать же в Плюшкине Игоря Костолевского решительно невозможно. Зато во втором акте он – блистательный Князь, Генерал-губернатор, которому создатели спектакля доверили донести до нас последние слова Гоголя, полные горечи, печали, но и надежды. Ради этих слов, по-моему, и затеяна вся история с постановкой «Мёртвых душ». Чем более личностным, выстраданным станет монолог Губернатора, тем большего добьются и актёр, и театр, хотя здесь, конечно, важно сохранить чувство меры, не дай Бог впасть в декламацию и ложную патетику! В подобном случае кто-нибудь обязательно заподозрит, что слова эти принадлежат не Гоголю, а Малягину. Вслушайтесь повнимательнее, что говорит Князь: «Я знаю, что бесчестие у нас слишком сильно укоренилось. Так сильно, что быть честным стыдно и позорно… Но настала такая минута, когда мы должны спасать землю свою, спасать своё Отечество. Я обращаюсь к тем, у которых ещё есть в груди русское сердце и которым понятно слово «благородство». Братья, наша земля погибает! Она гибнет не от нашествия иноплеменников, она гибнет от нас самих. Уже помимо законного правительства образовалось другое, которое сильнее законного. Уже всё в нашей жизни оценено и цены объявлены всему свету. Никакой самый мудрый, самый честный правитель не сможет поправить зла, пока каждый из нас не восстанет против неправды. Я обращаюсь к тем, кто не забыл, что такое благородство мысли. К тем, у кого ещё жива душа. Я прошу вспомнить, что есть долг, который нужно отдавать здесь, на земле. Ведь если мы с вами не вспомним о долге своём…»
Не правда ли, можно лишь догадываться, каким образом полтора века назад Гоголю удалось просчитать нашу ситуацию и заранее предупредить о надвигающейся опасности…
Но вернёмся к спектаклю и отметим ещё одну его особенность. Все роли, включая Чичикова, обозначены пунктиром. Режиссёр почти не позволяет актёрам присаживаться. Он ревниво следит за тем, чтобы действие развивалось стремительно, со скоростью ветра. Чтобы ни у кого не оказалось бы времени озаботиться поведением Павла Ивановича: шуточное ли дело затеял херсонский помещик?
При этом Арцибашеву не хочется повторять интонации великих предшественников, он и актёров подталкивает к поискам большей самостоятельности. Вот и Ноздрёв у Александра Лазарева не просто бузотёр, скандалист и нахал, но по-своему натура романтическая. А его же Хлобуев во втором акте изначально воспринимается как полное ничтожество, отмеченное однако непомерными амбициями. И Коробочка у Светланы Немоляевой не такое уж ископаемое, а вполне прагматичное существо. В дуэте с Галиной Анисимовой они ещё лихо резвятся в образе Просто приятной дамы и Дамы, приятной во всех отношениях. Игорь Кашинцев, с удовольствием разделавшись с охальником Собакевичем, во втором акте предстаёт в роли спасителя Отечества генерала Бетрищева. Есть обстоятельность и в поведении Игоря Охлупина, особенно в образе миллионера Муразова. А сколько иронии всего в нескольких репликах кучера Селифана у Юрия Соколова!
На фоне нынешнего театрального раздрая и беспредела спектакль «Мёртвые души» в Театре имени
Вл. Маяковского воспринимается как серьёзный общественный поступок, а не просто художественная удача, свидетельствующий о том, что, несмотря ни на что, земля всё-таки вертится!..
Итоги, 21 ноября 2005 года
Елена Сизенко
В двух томах
"Мертвые души" в театре им. Вл. Маяковского оживить так и не смогли
Взглянув на афишу Маяковки последних лет, любой критик неизбежно придет в замешательство. Уж очень велики перепады в материале, который выбирает его художественный руководитель Сергей Арцибашев, легко переходя от откровенно коммерческих текстов, требующих антрепризной манеры, к литературным шедеврам. Обращение к "Женитьбе", "Карамазовым", а теперь вот и к "Мертвым душам" предполагает не только другой стиль, но, понятно, и другие ценности, иную в принципе духовную ориентацию. При всем желании быть успешным и там, и здесь, единым в двух лицах практически невозможно. Последняя премьера театра - весомое тому подтверждение.
Собственно, во время работы над этим спектаклем интриги было две. Первая заключалась в назначении некоторых актеров-звезд сразу на две роли. Вторая, впечатляющая своей грандиозностью, состояла в попытке воплощения наряду с первым томом поэмы и второго, как известно, почти полностью Гоголем сожженного и теперь "воссозданного" драматургом Владимиром Малягиным. Что касается актерских перевоплощений и предполагаемой здесь легкой, броской виртуозности, то, к сожалению, особых удач нет. Кажется, первые "лица" театра пришли на встречу с Гоголем, прихватив набор собственных штампов и банальных представлений о героях. А режиссер не смог или не захотел эти представления хоть в чем-то поменять, просто вставил их в рамочку спектакля (очевидно, чтобы школьникам легче было потом ходить "по образам"). Поэтому Собакевич (как и Бетрищев) в исполнении Игоря Кашинцева тяжел, угрюм да и только; Коробочка Светланы Немоляевой (как и Просто приятная дама) впрямь "тупоголова" и суетлива; Манилов Виктора Запорожского (как и Костанжогло) сладок до приторности, Ноздрев Александра Лазарева (он же и Хлобуев) вечно пьян и куражлив. На этом фоне просто осмысленное, внутренне логичное существование на сцене выглядит уже как открытие. Например, Игорь Костолевский в роли Плюшкина. За лохмотьями, шамканьем и характерным гримом его героя видишь нечто большее - грим души, озлобленной, мстительной и... удивительно несчастной, ищущей элементарного сочувствия. Сам же Сергей Арцибашев в роли Чичикова запомнится не только тяжелым, измученным взглядом и бритой, втянутой в плечи головой, но и точностью интонаций обычного современного чиновника, мечтающего о том, чтобы и капитал приобресть (не заработаешь его сегодня праведно), и остатки совести сохранить...
В общем, так или иначе, первый акт смотрится хотя и скучновато, но особого отторжения не вызывает. А вот замах на голое проповедничество, открытое обличение, связанное со вторым томом поэмы, выбивает из-под спектакля хрупкие опоры. Язык становится выспренним. Живописность (пусть и избыточную) сменяет черно-белая гамма не только в костюмах, но и в актерском исполнении. Стремительным, а оттого крайне неубедительным выглядит нравственное перерождение Чичикова. Но все натяжки, нехитрые аллегории не идут ни в какое сравнение с финальной картинно-картонной сценой, где генерал-губернатор (Игорь Костолевский) обращается с патетической речью ко всем, "у которых есть еще в груди русское сердце", призывая вспомнить свой долг и спасать гибнущую землю. Увлеченный идеей режиссер с пафосом воскресил под занавес забытые приемы провинциального театра позапрошлого века.
|
