Четверг, 28 Марта 24, 20:49
Главные
Новости

Мой профиль
Регистрация
Выход
Вход
Информационный портал Teatral
Главные новости Вы вошли как Гость | Группа "Гости"Приветствую Вас Гость | RSS
На нашем Teatrale
  • Суфлёрская будка
    Подписка RSS

    + Teatral'ные новости

    Новости, словно пазл, собранные из разных мест, но объединенные одним - огромным интересом публики.

    добавить на Яндекс
    Мудрость
    Главная » Статьи » Рецензии и Статьи

    Шинель. Современник.

    Светлый гость в виде шинели

    Сыгран первый спектакль на Другой сцене «Современника»

    О состоявшейся вчера премьере «Шинели» следовало бы написать две, а то и три статьи, связанные меж собою лишь информационным поводом. Первую - о новом театральном пространстве, которое Галина Волчек на пресс-конференции назвала сценой «даже не настоящего, а будущего времени»; о Другой сцене с ее архисовременной машинерией и вроде бы неброским, но по сути очень амбициозным названием. Слово «другая», конечно, должно означать не «вторая по счету», а «не такая, как все»: чем подтвердит стабильно успешный театр свою смелую претензию?

    Вторую статью надо было бы посвятить режиссуре, отметив структурное сходство «Шинели» со знаменитыми моноцентрическими спектаклями, которые Валерий Фокин ставил в первой половине 90-х: «Нумером в гостинице уездного города NN», где Чичикова играл Авангард Леонтьев, и «Превращением», где Грегора Замзу играл Константин Райкин. Надо было бы поговорить о своеобразном мистицизме этих спектаклей и о специфической позиции режиссера - позиции «мага-материалиста» (выражение Клайва С. Льюиса). Наконец, следовало бы отметить, что «Шинель», которую «Современник» и Центр им. Вс. Мейерхольда выпустили совместно, это первая часть театральной дилогии, задуманной Фокиным. Вторую часть, «Двойника» Достоевского, он ставит в Александринском театре и обещает выпустить ко дню рождения Мейерхольда (10 февраля). Если питерский спектакль окажется столь же удачен, как «Шинель», самым отъявленным театральным скептикам придется признать: да, Фокину действительно как-то удается жить на два дома, кто бы мог подумать.

    Третья, самая длинная статья должна была бы называться бесхитростно: «Марина Неелова играет Башмачкина». Заявляю со всей ответственностью: подробно описать игру Нееловой было бы много легче, чем определить смысл и тон этой игры в нескольких абзацах.

    Итак, что касается Другой сцены «Современника». Во-первых, необходимо обрадоваться, что она появилась. Во-вторых, надо подтвердить, что новые технологии в театре вещь не всесильная, но все-таки могучая, и тут же поинтересоваться: а что, собственно, нового в техническом оснащении Другой сцены? Единое пространство сцены-зала? Дополнительные игровые площадки? Система подъемных и поворотных механизмов? Возможность усадить зрителей вдоль любой из стен, друг напротив друга и еще двадцатью способами? Вообще-то большинство из этих новшеств было внедрено у нас еще в 70-е годы, когда строилось Новое здание Театра на Таганке.

    Впрочем, я готов поверить, что Другая сцена «Современника» оснащена не хуже, чем концертный зал в «Пятом элементе». Главное для меня - кто всем этим супероборудованием будет пользоваться? Насколько можно считать Другую сцену зоной театральных экспериментов? Действительно ли «Современник» для этого ее строил и где он собирается искать новаторов?

    Что касается Валерия Фокина, то его режиссуру на Другой сцене можно назвать расчетливой, остроумной, эффектной, искусной и т.д., но нет никаких оснований назвать ее новаторской и экспериментальной: «Шинель» скроена по готовой модели. Впрочем, лично у меня нет никаких претензий к режиссеру. Когда Фокин строит отношения между человеком и пространством (художник - Александр Боровский), между живым телом и тенями (постановка теневых сцен - Илья Эппельбаум), между голосом и хором (композитор - Александр Бакши, поет ансамбль «Сирин»), он процентов на восемьдесят работает известными, для критика вполне предсказуемыми приемами, но он сам выдумал эти приемы. Фокин выстроил особый театр, разыгрывающий одну и ту же историю - историю человека, гибнущего в равнодушном или, может быть, злорадном, или, может быть, лукавом и хищном, но всегда - бесчеловечном мороке. Он сочинил свою формулу «перехода от счастья к несчастью», и формула работает с гарантией.

    Надо заметить, что в многофигурных спектаклях Фокина больше разнообразия, но больше и просечек. В моноцентрических же человеческое существование приобретает поразительную цельность и остроту. Под давлением враждебного пространства жизнь словно бы сгущается. Все в ней приобретает дополнительную весомость, которую сам человек едва выдерживает - как при больших перегрузках. Трудно быть актером в театре Фокина. Впрочем, и зрителем - тоже непросто. Ни играющим, ни смотрящим Фокин не позволяет расслабиться, рассредоточиться; от зрителя он жестоко требует самоотдачи, ничего не обещая взамен.

    Любопытно заметить: «религиозное» в спектаклях Фокина как правило становится псевдорелигиозным. Так было в «Татьяне Репиной», где он выстроил на сцене лжецерковь с безликими образами и загнал зрителей вовнутрь; так получилось и в «Шинели», где под конец мужской голос откуда-то сверху читает нараспев, как поминальную молитву: «Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное <...>но для которого все ж таки хотя перед самым концом жизни мелькнул светлый гость в виде шинели...». Зрителю следует знать, что для Фокина вся эта «молитва» - сплошная ложь. Во-первых, Башмачкин для него существо очень интересное, отчасти даже фантастическое. Во-вторых, в этом спектакле Шинель (пишется с большой буквы, поскольку живая) никоим образом не «светлый гость», а напротив - соблазн и морок, стоивший жизни бедному Акакию Акакиевичу. Как говорит сам Фокин, «идея шинели овладела им, изменила его изнутри; и изменив - погубила».

    Начало спектакля: подсвеченный изнутри полупрозрачный задник, весь в какой-то рябой мути, посреди пустой сцены стоит Шинель (старая) - непомерно большая и похожая скорее на юрту, чем на верхнюю одежду. Перемена света - и муть на заднике, придя в движение, становится метелью: оказывается, это была видеозапись, остановленная на паузе. Просто и очень красиво: режиссер и художник дают нам этой красотой полюбоваться вволю. И только потом из воротника Шинели медленно высовывается маленькая, лысенькая голова Акакия Акакиевича Башмачкина. Света на сцене пока немного, и не сразу удается заметить, что глаза у Башмачкина закрыты и что на лице - совершенно счастливая улыбка, какая бывает только у хорошо покушавших, угревшихся младенцев.

    Хрестоматийные слова насчет «маленького человека» Марина Неелова понимает буквально и очень по-женски: маленький человек - это попросту значит ребенок. Конечно, ее Башмачкин и старичок тоже: этакий божий одуванчик, неказистый, никчемный, но очень трогательный - и все-таки «ребенка» в нем гораздо больше, чем «старичка». А чиновничий фрак он надел случайно, по недоразумению.

    Картинка получается чересчур умилительная: это неверно. Играя в «Шинели», Марина Неелова мощно и бесстрашно использует свой особый актерский дар - можно назвать его даром органичного избытка яркости. До предела заостряя рисунок, придумывая своим персонажам самые невероятные привычки и повадки, она остается в пределах естественности. Можно вспомнить давние ее работы (например, Марью Антоновну в «Ревизоре»), можно совсем недавние (например, принцессу Космонополис в «Сладкоголосой птице юности»), чтобы поразиться: Неелова не умеет пережимать, перегибать палку и т.п. - но и перегорать тоже не умеет. Для нее напряжение никогда не бывает слишком высоким.

    Может показаться странным, но этим даром чаще владеют не великие трагики, а великие клоуны. Когда Башмачкин бежит по петербургским улицам в свой департамент (вперевалочку и отклячив задок, как торопящийся гусенок), когда, прибежав и усевшись на маленькую стремяночку, достает из-за пазухи писчее перо и начинает приглаживать редкие белые волосы (голова Башмачкина впрямь похожа на почти облетевший одуванчик), вспоминаются старые фильмы Чаплина. Я не думаю, что это мой личный каприз: в персонаже Марины Нееловой действительно очень легко увидеть постаревшего, кое-как доживающего свой век бродягу Чарли - теперь он уже забыл, как когда-то крутил тросточкой, влюблялся, дурачил полисменов, но острота отношений с жизнью у него все та же. Изменились радости, но не само умение быть счастливым: просто теперь ему больше нравится тихо сидеть в уголку, переписывать букву за буквой какую-нибудь бумагу: «С-е-г-о  ч-и-с-л-а...» Изменились беды и обидчики, но изумление - за что вы меня обижаете, разве так можно? - осталось прежним.

    Попытки Башмачкина объясниться с обидчиками - портным Петровичем, шутниками-чиновниками или самим Вседержителем («Так это-то! Вот какое уж точно никак неожиданное, того... этого бы никак... обстоятельство!») - в исполнении Нееловой - лучшие эпизоды спектакля. Я вспомнил тут бродягу Чарли, но у персонажа Нееловой есть родственник куда более близкий: герой неоконченной «Шинели» Юрия Норштейна. Внешне они похожи настолько, что сходство не кажется случайным и возникает даже соблазн: заменить фотографию кадром из анимационного фильма. А может быть, показывать норштейновское кино на видеоэкранах в фойе - до или после спектакля.

     
     
    Газета, 6 октября 2004 года

    Глеб Ситковский

    В тени шинели

    Марина Неелова сыграла Башмачкина

    Марина Неелова станет первой актрисой, что выйдет к зрителю на «Другой сцене» «Современника». Сцена эта - маленькая, компактная, по последнему слову техники обустроенная - только-только открылась для публики рядом с главным зданием театра на Чистых прудах. Более достойного начала для новой площадки, чем сегодняшняя премьера «Шинели» в постановке Валерия Фокина, трудно было бы и придумать.

    Как ни относись к режиссерским опытам Галины Борисовны Волчек, с каким скепсисом критика ни встречай кое-какие современниковские спектакли, глупо было б не признать: эта женщина хоть и со сложным характером, но строитель театра незаурядный. В последние сезоны ее театр сделал лишь несколько стремительных шагов вперед, начав приглашать к себе самых любопытных режиссеров со стороны, но и этих шагов достаточно, чтобы согласно кивнуть; вместо тихой, покрывшейся ряской заводи, какой был «Современник» еще короткое время назад, сегодня мы наблюдаем театр динамичный и не чурающийся эксперимента. Вчера были Римас Туминас, Кирилл Серебренников, Нина Чусова, Анджей Вайда. Завтра ждут украинского скандал скандалыча Андрия Жолдака (спектакль «Вся жизнь впереди» предназначен как раз для «Другой сцены», а главную роль сыграет сама Волчек). Сегодня и сейчас - Валерий Фокин и его «Шинель».

    Фокина, конечно, гостем называть нелепо. Он для театра свой человек и в былые годы заполнял современниковскую афишу немалым числом спектаклей. Да и актеров местных знает назубок - достаточно припомнить, как здорово он сработался с Авангардом Леонтьевым в легендарном гоголевском спектакле 'Нумер в гостинице города NN'. А еще ведь была и «Старосветская любовь» с актрисой «Современника» Лией Ахеджаковой и украинским гастролером Богданом Ступкой - спектакль пусть неоднозначный, но любопытный.

    И вот снова Гоголь. Снова «Современник». Когда-то давным-давно Марина Неелова сказала, что иногда представляет себя белым листом бумаги, на котором каждый режиссер волен изобразить все, что пожелает - хоть иероглиф, хоть рисунок, хоть долгую заковыристую фразу. Может, кто и кляксу сгоряча посадит. Зрителю, который заглянет на «Шинель», возможно, померещится, что на свете вовсе нет женщины по имени Марина Мстиславовна Неелова, что ее мягким ластиком начисто стерли с ватмана мироздания и нарисовали вместо нее совсем другое существо. Седенькое, жидковолосое, вызывающее во всяком, кто поглядит на него, и гадливое омерзение, и магнетическую тягу.

    Существо, хоть и зовется Акакием Акакиевичем, нисколько не сходствует ни с мужчиной, ни с женщиной, ни вовсе c человеком. Марина Неелова стала очередным наколотым на булавку экспонатом в коллекции фокинских недотыкомок. Среди предыдущих недолюдей - и Константин Райкин как Грегор Замза, и Алексей Девотченко, сыгравший Хлестакова в спектакле Александринского театра как настоящую нечисть. В спектакле Валерия Фокина г-на Башмачкина по имени-отчеству никто даже и не окликнет ни разу. Да ему и разговаривать особо ни с кем. С шинелью своей разве что, но ведь шинели, как правило, не слишком словоохотливы. Если, как намекает нам режиссер, загодя исключить Акакия Акакиевича из числа людей, то окажется, что «Шинель» - совершенно безлюдный спектакль. Валерий Фокин населил пространство буквами и тенями. За буквы, звучащие на разные голоса, отвечает Андрей Котов со своим ансамблем «Сирин», тенями заведует создатель театра «Тень» Илья Эппельбаум.

    Милые, милые буковки - вот кто единственно вступает в долгие нескончаемые беседы с Акакием Акакием Башмачкиным. «Ми-ло-сти-вый го-су-дарь», - любовно выпевает он, орудуя пером, а за сценой этим «ми» и «соль» вторит «Сирин». За все время спектакля Неелова, кажется, ни единого слова не произносит слитно: все в речи Акакия Акакиевича распадается на невнятные, дрожащие, непонятно каким макаром сопрягающиеся друг с дружкой буковки. На экране мелко дрожат тени «ш», «и», «н», «е», «л», «ь», а сам скрюченный, искореженный Башмачкин похож на тень какой-то совсем завалящей и никому не нужной в этом мире буквы. Ну, например, буквы «еръ» в имени Елизаветъ Воробей.

    Сам Валерий Фокин - режиссер с почерком столь каллиграфическим, что для толкования его спектаклей совершенно не нужна помощь графологов. Поэтому смысл его «Шинели» можно коротко пересказать любому знакомому буквально в двух фразах. Старая потертая шинель - есть уродливая, пахнущая мертвечиной реальность (из нее, как из утробы, вылезет к нам Башмачкин и в нее же, как в могилу, рухнет в финале), а новая - метафора «новой жизни», которую так и не дано обрести человеку, что бы ни думал об этом сам Гоголь. Гораздо сложнее пересказать приятелю, в каком страшном полутанце двигается по сцене Неелова, какую жуть навевают ее лукаво ворочающиеся белки и улыбка, схожая разве что с улыбкой Будды. Да и стоит ли пересказывать? Пускай сам идет смотрит, если хочет.

    Ведомости, 6 октября 2004 года

    Олег Зинцов

    Башмачкина

    Марина Неелова примерила гоголевскую "Шинель"

    Премьерой "Шинели" в постановке Валерия Фокина театр "Современник" открыл "Другую сцену", построенную по соседству с основной. Моноспектакль Марины Нееловой - копродукция "Современника" и руководимого Фокиным Центра им. Вс. Мейерхольда. Устройство "Другой сцены" напоминает именно эту площадку, назначение у них тоже сходное - это место театральных экспериментов. Хотя фокинскую "Шинель" вполне можно назвать и аттракционом.

    "Другая сцена", спроектированная Евгением ACCOM (здание) и Александром Боровским (интерьеры и зрительный зал), выглядит эффектно снаружи и функционально изнутри. Торцы здания выполнены в стиле хай-тек - по словам руководителя "Современника" Галины Волчек, она увидела подобную конструкцию где-то в Европе и сказала архитектору, что хотела бы такую же. Но первоначальный макет показался ей похожим на "Рамстор", и в итоге фасад, выходящий на Чистопрудный бульвар, решено было сделать в виде театрального занавеса с прорезанным входом. В фойе одну из стен занимают два больших экрана, на которых публика может видеть, например, свои припаркованные около входа автомобили. Сценическая площадка, как и в Центре им. Мейерхольда (где Александр Боровский работает главным художником), представляет собой зал-трансформер и позволяет менять конфигурацию игрового пространства и количество зрительских мест (максимум 350) в зависимости от постановочных задач. Здание по замыслу Галины Волчек построено "для смелых экспериментов и даже, возможно, громких провалов", но, постольку стоимость строительства составила $4, 5 млн, "Другая сцена" не может в ближайшем будущем окупиться за счет театральных новаций и, вероятно, будет время от времени сдаваться в аренду. Что касается названия, то Галина Волчек объяснила, что, когда начиналась история "Современника", его создатели чувствовали себя "другими" по отношению к предыдущему поколению, а теперь пришли новые "другие" и эта сцена - для них. Первым из "других" будет Кирилл Серебренников, уже работавший, впрочем, в "Современнике" ("Сладкоголосая птица юности" с Мариной Нееловой). Он поставит на новой площадке "Голую пионерку" по роману Михаила Кононова; пионерку сыграет Чулпан Хаматова. В планах более отдаленных - постановка Андрея Жолдака "Вся жизнь впереди" по роману Эмиля Ажара (Ромена Гари). В экранизации этой книги играла Симона Синьоре, а в "Современнике" на сцену планирует выйти сама Галина Волчек.

    Но в первые дни работы "Другая сцена" целиком принадлежит Марине Нееловой в роли Акакия Акакиевича Башмачкина. Она играет на пустой площадке с полупрозрачным задником, на который красиво спроецирован снежный пух. Кроме Нееловой-Башмачкина на площадке есть двухметровая шинель, умеющая самостоятельно двигаться, принимать Акакия Акакиевича в свои недра и радушно раскрывать ему объятия. Ближе к финалу на заднике-экране происходит теневая вакханалия, изображающая, соответственно, тот драматический момент, когда бедного Башмачкина раздевают на улице и он лишается своей новой шинели. Такие вещи Валерий Фокин умеет придумывать превосходно, но назвать "Шинель" аттракционом хочется по другой причине.

    Главный фокус спектакля, разумеется, не в живой шинели, а в том, как хрестоматийного маленького человека русской литературы играет большая актриса. Конечно, при взгляде на Неелову в этом кургузом сюртучишке и немыслимом соломенном парике зритель просто обязан испытать шок. Но мало того - у Нееловой почти нет текста: своего Башмачкина она играет на одной только крабьей пластике, бессвязном бормотании и совершенно удивительной мимике. Больше всего этот Акакий Акакиевич похож, пожалуй, на того Башмачкина, который живет на экране так и не законченной мультипликационной "Шинели" Юрия Норштейна. Существо на "Другой сцене" "Современника" -жалкое и жуткое, как Горлум из "Властелина колец", и вместе с тем трогательное, как Ежик в тумане. В фотослужбе "Ведомостей", например, долго не могли поверить, что на присланных в редакцию снимках - Марина Неелова. Но это, честное слово, она.

     
     

    Фото Павла Смертина
    Герой Марины Нееловой даже переписывание канцелярских бумаг превращает в завораживающую пантомиму

    Коммерсант, 6 октября 2004 года

    "Современник" скроил "Шинель"

    на Марину Неелову

    Вчера "Современник" открыл новую камерную площадку театра премьерой спектакля "Шинель" в постановке Валерия Фокина. Роль Башмачкина в нем сыграла Марина Неелова. Узнать блистательную актрису пыталась МАРИНА ШИМАДИНА.

    Московский "Современник" вновь решил идти в ногу со временем. В прошлом году Галина Волчек рискнула пустить на свою сцену молодых режиссеров Кирилла Серебренникова и Нину Чусову и не прогадала: их спектакли "Сладкоголосая птица юности" и "Гроза" с участием звезд разных поколений – Марины Нееловой и Чулпан Хаматовой – вдохнули в эти стены новую жизнь, привлекли новую публику и вернули "Современник" в ряды театральных ньюсмейкеров. После такого успеха театр твердо взял курс на современную режиссуру: открытая вчера в здании на Чистых прудах новая площадка под названием "Другая сцена", по словам Галины Волчек, была специально задумана для осуществления экспериментальных проектов. Насколько далеко театр готов зайти в своих экспериментах, можно судить уже по его ближайшим планам: следующей премьерой будет "Голая пионерка" Михаила Кононова в постановке Кирилла Серебренникова с участием Чулпан Хаматовой, а на основной площадке скандально известный украинец Андрей Жолдак поставит спектакль для самой Галины Борисовны Волчек.

    В этом ряду открывшая новую сцену фокинская "Шинель" выглядит просто академической репертуарной строкой. Но только на первый взгляд. Отправляясь на спектакль, вы можете смело забыть о своих прежних представлениях. Для Валерия Фокина "Шинель" – это вовсе не то, откуда вышла вся гуманистическая русская литература с ее вечной жалостью к маленькому человеку. Его "Шинель" принадлежит совершенно другому, фантастическому миру. Его Акакий Акакиевич Башмачкин – это не вечный титулярный советник, не убогий переписчик, не способный переменить глаголы из первого лица в третье, это даже не мужчина, а какое-то странное существо среднего рода.

    Для создания такого фантастического образа режиссеру нужен был актер невероятно гибкий и пластичный не только в физическом, но и в психологическом плане. Такого универсального актера, вернее, актрису режиссер нашел в Марине Нееловой. Когда на сцене появляется это корявое, угловатое существо с редкими спутанными клоками волос на лысой голове, зрители безуспешно стараются угадать в нем хоть какие-нибудь знакомые черты блестящей примы "Современника". Напрасно. Марины Нееловой тут нет. Кажется, она физически превратилась, переплавилась в своего героя. Сомнамбулические, осторожные и вместе с тем неловкие стариковские движения и тонкий, жалобный, дребезжащий голосок. Поскольку текста в спектакле почти нет (немногочисленные фразы Башмачкина, состоящие в основном из предлогов, наречий и других частиц, которые решительно не имеют никакого значения, служат скорее речевой или даже звуковой характеристикой персонажа), роль Марины Нееловой практически превращается в пантомиму. Но пантомиму поистине завораживающую. Ее Башмачкин уютно устроился в своей старой гигантской шинели, как в домике: копошится там с карманным фонариком, справляет нужду, устраивается на ночлег.

    Но когда в его жизни появляется новая шинель (в отличие от старой она одушевлена и живет своей собственной жизнью, как гоголевский Нос), с ней у героя складываются другие, почти любовные отношения: Башмачкин поначалу робеет своей новой подруги жизни, но в конце концов бросается в ее объятия, как в сладкий, пьянящий омут.

    Всех остальных персонажей повести – портного Петровича, чиновников департамента, грабителей и Значительное лицо – Валерий Фокин превратил в тени и голоса, живущие по ту сторону полупрозрачного задника-экрана. Особенно удачно вышла гигантская тень голой пятки портного и его швейной машинки, выстукивающей страшную цену за обновку: полтораста-полтораста. Ведь для Башмачкина все эти люди не более чем призраки. В его мире не существует никого, кроме шинели, поэтому после потери возлюбленной ему не остается ничего другого – только лечь и, испустив жуткий вопль, умереть.

    Гоголевский текст "И Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его никогда и не было" произносится где-то за сценой с интонацией священника, отпевающего покойника. Валерий Фокин не стал рассказывать фантастическое окончание истории про бродячего мертвеца, сдирающего по ночам с чиновников шинели.

    Может быть, потому, что его герой с самого начала был фантомом, призраком, порождением нездоровой петербургской среды. Так что когда на аплодисменты зала никто так и не вышел, зрители покидали театр в сомнениях: действительно ли они смотрели спектакль или это был коллективный гипноз?

    РГ, 6 октября 2004 года

    Алена Карась

    Другая Неелова

    "Современник" открыл свою новую сцену долгожданным спектаклем "Шинель"

    ДРУГАЯ сцена театра "Современник" открылась торжественно и людно. Еще бы! Мало какая новая сцена может открыться таким многообещающим событием, как "Шинель" - спектакль Валерия Фокина по повести Николая Гоголя с Мариной Нееловой в главной роли!

    По схеме, давно используемой Фокиным, в спектакле кроме Нееловой заняты лучшие и оригинальнейшие силы театрального мира - Александр Бакши с его музыкой, ансамбль Андрея Котова "Сирин" с его уникальными музыкантами, художник Александр Боровский с каким-то невероятным по изобретательности экраном, наконец, Илья Эппельбаум с таинственным и волнующим теневым театром. В сущности, что еще нужно для создания современного проекта?

    Марина Неелова в роли Акакия Акакиевича - грандиозная идея Юрия Роста, предвещавшая море эстетического наслаждения. Да и возвращение Валерия Фокина, который начинал в "Современнике" своими экспериментами с Константином Райкиным, казалось событием не только для "Современника" и Нееловой, но и для самого Фокина. Начинавший со своего увлечения знаменитым польским новатором Ежи Гротовским, но уже давно превратившийся в квазиэкспериментальную машину, Валерий Фокин мог бы начать здесь новый этап своей карьеры - радикальный, сложный, полный новых открытий и бесстрашного театрального удальства. Но, очевидно, нельзя дважды вступить в одну и ту же реку.

    Свой спектакль он начинает с сильнейшего театрального аттракциона: из огромной Шинели медленно и таинственно вылупляется существо - тоненький, сгорбленный, с мелкими суетливыми движениями Акакий Акакиевич. В этом наглухо загримированном, с накладным паричком и в сюртучке создании невозможно узнать великолепную актрису. Первые десять минут от нее ждешь все новых и новых метаморфоз.

    Она выползает из шинели под медленно падающий на экране снег. Собственно, это и не снег даже, а компьютерное марево, завораживающее всеми оттенками серого цвета.

    Голова кружится от этого падающего стеной вихря, и кажется, что все в нем предвещает невиданный театральный полет. Появление Нееловой с всхлипами, чихами, сопением, пением очаровывает с первых мгновений. Свидетели какого-то невиданного аттракциона зрители замирают: перед ними оживает диковинный мультяшный зверек. Неелова и в самом деле похожа на грандиозное мультипликационное создание Юрия Норштейна, завораживающего мелкостью, звериной подробностью своего бытия. Создание, о котором трудно сказать что-нибудь кроме того, что оно живет какой-то мерцающей, параллельной, невиданной жизнью. Сверху, с балконов, раздается небесное пение, тихое журчание голосов, с которыми сутулый человечек в сюртучке начинает входить в удивительные соотношения - журчит, возносится голосом кверху, обрушивает его в страшные глубины, все длит и длит диковинную глоссолалию, свое мучительно-прекрасное и нечеловеческое воркование. А уж когда на свет божий в магической серой полутьме пространства это существо извлекает из-за пазухи перышко, не забывая для удовольствия пощекотать себе щечку, кажется, что рай невиданного театрального перевоплощения обрушивается на вас со всей своей позабытой силой. Потом существо вскидывает на вас глаза, исполненные нечеловеческой боли и любви, и начинает выводить буквочки, которые немедленно увеличиваются и оживают в теневом театре Ильи Эппельбаума - там, на сером таинственном экране. Эти буквочки - плод каллиграфической страсти Акакия Акакиевича - дрожат и танцуют точно так же, как он сам. Эта согласованность живого и неживого порождает на мгновение особое удовольствие, подаренное Гоголем литературе - догадку о том, что одно и другое не противостоят друг другу, а живут в едином мире, и что живое, может быть, вовсе не живо, а мертвое не мертво.

    Но дальше этого невероятного аттракциона дело не движется. И даже огромная, своей собственной жизнью живущая шинель, в мягкую плоть которой нежно погружается лысое существо, не может заполнить собой все смысловое пространство фокинских фантазий. Через десять минут фантазии его истощаются, и в течение сорока с лишним минут - до самого конца этого маленького представления - зал вместе с Акакием Акакиевичем погружается в дрему. Тихое мышиное попискивание, журчание и урчание одержимого писаря не доставляет больше удовольствия. Почему-то все время ожидаешь, как же разрешит Фокин мистический финал повести: превращение Акакия Акакиевича, оставшегося без вожделенной шинели, в мстительного призрака, гуляющего по Петербургу в поисках утраченной мечты.

    Но финал этот Фокину не интересен. Из всего великого, что обещал этот проект, остается единственный аттракцион: поразительная в своей неузнаваемости Марина Неелова, грандиозное обещание чуда, которое живет в ее мелких, дрожащих движениях, в словах, которые она поет в согласии с дивным хором "Сирина", в глазах, исполненных нечеловеческого отчаянья.

    Дальше - тишина. И чувство невероятного обмана. Одним словом - все признаки современного театрального проекта налицо. И в этом смысле открытие Другой сцены "Современника" состоялось единственным на сегодняшний день возможным образом.

    Русский курьер, 7 октября 2004 года

    Елена Ямпольская

    За железным занавесом

    Театр 'Современник' справил себе Другую сцену и новую 'Шинель'

    У театра Галины Волчек теперь два официальных адреса – Чистопрудный бульвар, 19 (это то, что знают все, уютный особнячок, полукруглое крыльцо с легкими колоннами) и Чистопрудный, 17 – примыкающий вплотную к белой стене темно-коричневый "железный занавес". На стеклянных дверях надпись – Другая сцена.

    Несколько мрачный, зато издалека заметный фасад придуман известным сценографом Александром Боровским. Логотип нарисовал сценограф легендарный, Боровский-старший. Название для Другой сцены (не Новая и не Малая) родилось во время коллективных гастрольных бдений за рюмкой чая. Строили второе здание для "Современника" три года. Получилось, надо сказать, загляденье.

    Последнее время новые театральные площадки Москвы лепятся в глубине огромных офисных зданий, подъезды у них где-то сбоку, вывесок нормальных нет. Неопытному зрителю трудно с первого раза обнаружить, скажем, вход в Центр Мейерхольда на Долгоруковской. Центр СТД на Страстном тоже выглядит несущественным придатком к магазинам. А для Волчек построили театр. Настоящий. Офисная часть есть, но она уходит в глубину, перпендикулярно бульвару. Офис сзади, театр впереди. Правда, паркинг – наземный или подземный – увы, не предусмотрен, и поставить машину хотя бы в относительной близости от "Современника" теперь совсем уж нереально.

    Другая сцена – результат инвестиционного проекта. Город вложился только землей и разрешением на строительство. Стоимость, которую озвучивают открыто, – четыре с половиной миллиона долларов. Значит, если умножить примерно на полтора, получится реальная сумма.

    Архитектурное решение академика Евгения Асса повторяет пространство старого доброго "Современника", словно бы сужая его и сплющивая. Все кажется знакомым – гардероб слева от входа, ступени из гардероба в фойе, само фойе, вытянутое в длину, фронтальные двери в зрительный зал. Очень дорогая, очень стильная и по-теплому домашняя простота. Проекционные экраны демонстрируют, что происходит на улице. То есть ты паркуешься, негромко матюгаясь, а тебя в это время показывают по внутреннему телевидению. Пока зашла, сняла пальто, припудрила носик – ты уже звезда...

    Из того, что не видно зрителям – апартаменты для гастролирующих режиссеров и два прекрасных репзала: стеклопакеты, свежеструганое дерево, тишина, сосредоточенность. Заходишь, и сразу хочется работать, прямо как чеховской героине. Штат театра в связи с новосельем увеличился всего лишь на пять единиц: администратор и четыре девочки-билетерши, каждую из которых Волчек подвергала личному фейс-контролю с попутным проникновением в душу. Я бы осмелилась посоветовать "Современнику" завести для Другой сцены отдельного директора, желательно молодого и продвинутого. Нужен сгусток свежей энергии, чтобы колесо завертелось весело и лихо.

    Зрительская часть выдержана в фирменной бело-коричневой гамме. Безупречные туалеты. Стенд с домашними фотографиями "современниковцев". На месте рояля – буфетная стойка (в основном здании, если помните, буфет расположен в подвале). Ассортимент с упором... на ливанские сладости. Говорят, ГБ дала задание буфетчику подыскать нечто такое, "чего ни у кого нет", а когда привезли разные финтифлюшки на пробу, сама, отодвинув диету, все продегустировала. И посуду тоже выбирала лично. И сколько должна стоить чашка кофе, решала на общем собрании. В общем, строительную каску Волчек сняла, но хлопот пока не убавилось.

    Главные проблемы, разумеется, еще впереди. У Другой сцены должен появиться другой репертуар. Не просто новый, но принципиально отличающийся от основной афиши. Насколько я понимаю, сегодня в театре больше всего опасаются, как бы Другая сцена не стала отстойником для милых камерных проектиков, моноспектаклей, сделанных на досуге второстепенными актерами, и бездомных антреприз. Телефоны в "Современнике" разрываются. Звонят те, кто хочет посмотреть "Шинель" (им пока отказывают, но оставляют луч надежды), и те, кто жаждет на Другой сцене что-нибудь поставить или сыграть (тут луч надежды вряд ли блеснет). По нынешним амбициозным замыслам, Другая сцена должна стать круче самого "Современника". Здесь могут появиться провальные проекты, но тихие – никогда. Творческий эксклюзив, о котором шумит и спорит Москва, – вот планка, установленная для Другой сцены не только умозрительно, но и вполне конкретно – "Шинелью" Валерия Фокина с Мариной Нееловой в образе Башмачкина. К Новому году должен выпустить "Голую пионерку" по повести Михаила Кононова Кирилл Серебренников (в главной роли – Чулпан Хаматова), и, наконец, сама Волчек планирует после долгого перерыва вернуться к актерской профессии – она сыграет "старую толстую проститутку" в инсценировке романа Эмиля Ажара "Жизнь впереди". Так начнется путь друг к другу театра "Современник" и эпатажного украинского постановщика Андрея (Андрiя) Жолдака-Тобилевича. По сюжету проститутка влюбляется в юного мальчика. Исполнитель на эту роль пока не выбран.

    Теперь надо объяснить, почему на "Шинель" нет ни билетов, ни контрамарок. Зал Другой сцены, способный трансформироваться по-всякому, вмещает 300 зрителей. Или даже триста с хвостиком. Однако Фокину понадобился театр теней, то есть экран и проектор, что оттяпало место основательно. Таким образом, за один вечер "Шинель" могут увидеть 90 счастливчиков, и их имена известны на месяц вперед.

    Он был титулярный советник

    ...На экране летит снег, беспрерывно, сверху вниз, сверху вниз, по косой, и от этого теряешь точку опоры, и кажется, что летят и сцена, и зал, и сама ты на своем стульчике головокружительно куда-то уносишься. В центре площадки – шинель. Сооружение в полтора человеческих роста, на каркасе. Такую шинель действительно надо "строить". Если ее уронить назад, получится люлька или гроб (то есть последняя колыбель). Если вперед – гробовая крышка. Шинель велика Акакию Акакиевичу. Даже старая, что уж говорить о новой. Ему велика сама идея шинели, ему не по плечу и не по росту мир, где люди шьют себе новые шинели, запросто расправляясь с роковыми вопросами бытия.

    Разумеется, затив дыхание, мы ждали Неелову. Нееелова вышла из шинели. Не вышла – выползла, выбралась, выкарабкалась на поверхность зверьком из норки. Секунд десять мы видели ее лицо, а потом, вдруг – незнакомую сморщенную обезьянью мордочку. Метаморфоза чудовищная и поразительная до озноба по коже. Сказать, что Неелова больше не вернулась, было бы неправдой. Ее лицо как будто бликует: вот актриса в гриме, вот существо не от мира сего. Мешают губы – нееловские, чувственные. Их старательно замазали, но иногда, при неудачном освещении, они вспухают на лице, и Башмачкин исчезает.

    Для Нееловой сделали "скальп" – лопоухий, с собранным в гармошку лбом и седой растительностью неопределенного направления. Чужие руки – перчатки телесного цвета с рельефом старческих вен. Мешковатый вицмундир, стоптанные башмаки на раскоряченных щуплых ножках, щечки – впалые землистые, глаза прикрыты кожистой пленкой, кажется даже, что торчит вперед острый подбородок. Дребезг вместо голоса. Словоохотлив был автор, а Башмачкин, как известно, изъяснялся преимущественно междометиями и предлогами, так что текста осталось в лучшем случае полстранички.

    Женщина

    Категория: Рецензии и Статьи | Добавил: Fobos22 (19 Октября 08)
    Просмотров: 1288 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Наше время
    Заходи
    Информация
    Рецензии и Статьи [52]
    Разное [0]
    Креатив
    Облако
    Топы
    Яндекс цитирования
    Топ100- On-line издания
    Creative Commons License
    Яндекс цитирования
    Яндекс.Метрика
    Яндекс.Метрика
    СОВЕТ
    позиция в рейтинге BestPersons.ru
    Статистика

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0

    | Teatral © 2024 | |