О съемках в фильме "Сказание о земле Сибирской":
На вид я была такая крепенькая булочка с щеками, а по фигуре я была довольно миниатюрная. Нельзя сказать, что у меня был хороший бюст, поэтому Пырьев сказал: "Принесите чулки, воткните ей в декольте, чтобы она у меня была пышкой". Так они с этими чулками меня и снимали.
О получении Сталинской премии:
Первая степень Сталинской премии была 100 тысяч, а награжденных было 10. Насколько я помню, я сшила себе костюм. Но так как до выхода "Сказания о земле Сибирской" три месяца я была на съемках этого фильма в Праге, где мы получали огромные суточные, то я уже была, по советским меркам, сказочно одета – настолько сказочно, что я помню фасон любого платья, которое было куплено в Праге.
О своем муже, актере Владимире Ушакове:
Он очень терпеливо ждал меня, правда, иногда брыкался и говорил: "Если ты не будешь моей женой, я женюсь". У него были очень красивые невесты. Он в то время пользовался большим успехом: красавец, у него была машина "Победа", он приехал из Германии и был роскошно одет, как киногерой. Поэтому влюбленные девочки всегда стояли у театра. В те времена он уже разошелся со своей женой Ниной Гарской, очень красивой женщиной, о которой он всегда очень хорошо говорит.
О неудачах:
У меня был очень сильный провал. Женя Каменькович ставил спектакль "Безумная из Шайо", и я играла безумную. Мне нравилась эта роль. Но когда был худсовет, Валентин Николаевич Плучек сказал: "Плохо все. Но хуже всех Вера Кузьминична". Бывали пустяковые роли, но никогда меня так не ругали. Самое ужасное было то, что весь театр подходил ко мне и говорил: "Верочка, ну зачем ты играешь эту роль, она тебе так не подходит!" Я попробовала по-другому. Плучек снова посмотрел и сказал: "Ну, можно продолжать, но, в общем-то, неважно". И опять продолжали ко мне подходить. Я подумала: если я буду чувствовать, что так плохо играю, то потом не посмею выйти на сцену в других ролях. Я была очень травмирована и отказалась от роли.
О художественном руководителе Театра Сатиры Александре Ширвиндте:
Быть худруком очень трудно, особенно актеру. Он попал в очень тяжелое время, исчезли наши великие артисты: Миронов, Папанов. К тому же он по своей профессии актер, а не режиссер, у которого есть своя платформа. Наверное, у него теперь есть своя платформа, но все-таки он не родился режиссером, а заступил в эту должность лет в 60 – это немолодые годы.
Об актере Сергее Мартинсоне:
Он пребывал в своем комическом амплуа, как будто всю жизнь играл роль такого старого ухажера.
О переходе в другой театр:
Меня никто не приглашал. А хотеть я могла только в два театра – или Малый, или МХАТ, ну, может быть, Театр Маяковского. Я люблю психологический театр, театр, где возможны драматические роли. Но никаких предложений не было.
Об антрепризе:
У меня были два предложения, и неплохие, но из-за того, что мой муж очень тяжело болен, я не могу никуда уезжать. Да и лишний спектакль, если это становится эксплуатацией, - я не тот человек, который будет мобильным.
О своих доходах:
Зарплаты моего мужа не хватает на его лекарства. Но я не беру пенсии со своей книжки и уживаюсь на то, что получаю в театре, плюс мои спектакли в "Модерне".
О моде:
То, что модно, мне безумно не идет. Я покупаю то, что в данный период вроде как смотрится, но все-таки остаюсь в своем жанре.
О вступлении в КПСС:
Я никогда не хотела вступать в партию, потому что терпеть не могу фальшивых речей. Даже когда надо было обязательно изучать политграмоту, я ничего не изучала, а очень хитро обходила (к актерам все-таки относятся с симпатией). Я приходила на экзамен и говорила: "Я не буду пересказывать своими словами. Это будет намного беднее того, как написано марксистское учение". И мне всегда ставили, что я сдала. Мне предлагали вступить очень часто, но я всегда говорила, что ничего не понимаю, и отлынивала. Но у нас был секретарь партийной организации Боря Рунге, невероятно обаятельный человек. И много-много раз он приставал ко мне, к Оле Аросевой и к Нине Архиповой и говорил: "Вот так меня за горло берут: почему вы не вступаете в партию. Ну что вам стоит! Чем больше будет в партии хороших людей, тем больше будет хорошего". И Оля, я и Нина Архипова уже перед самой перестройкой сказали: "Ну ладно, Боря, мы напишем заявление, что согласны". Вступили. Потом наступила перестройка. В общем, это было юмористически.
О родителях:
Мои родители были так далеки от искусства и от театра, что они, конечно, радовались, но вообще никаких советов не давали и, по-моему, даже в театр не очень ходили.
О детстве и выборе профессии:
Я помню свои детские ощущения. Мне не нравилась жизнь, которая есть на самом деле: эта бедность, эти мыши в квартире, которых я боялась. Я помню, когда была уже взрослая, сказала папе, что хотела бы жить давно-давно, до XIX века, на что он мне сказал: "Ты тогда была бы крепостной крестьянкой, а не артисткой". Я жила в других обстоятельствах, я не хотела жить так, как есть, я хотела жить так, как читала или видела на сцене. А мои роли уводили меня из той жизни, которая мне мало нравилась, в ту жизнь, которая мне очень нравилась.
