— Как вы оба изменились?

— В личном плане никак. Мы продолжали видеться и поддерживали связь. В профессиональном плане я заметил одну перемену: Педро стал минималистом, в нем больше японского и чистого. В его персонажах нет столько барокко. Что касается содержания, он стал более глубоким и драматичным.

— В новом фильме вы исполняете роль«сумасшедшего профессора». Какие оттенки вы придаете этому классическому архетипу?

— Я приведу простой пример: в фильме«Чужой» режиссер никогда не показывает монстра целиком, его отдают зрителю только по частям, и это под конец фильма наводит больше ужаса, чем если бы его всего показали сразу. Альмодовар считает, что психопаты наподобие нашего героя лучше всего приспосабливаются к окружающей среде. Это люди, которые хорошо одеваются, образованны, не агрессивны и потому имеют возможность воплощать свои дикие идеи. В самом начале я планировал раскрыть весь ужас, что скрывается под кожей моего персонажа. В итоге многие страшные вещи так и остались внутри моего героя.

— Что-то из этого образа есть в вас?

— Ничего. Прежде всего, я не настолько методичный человек.

— Вы цените, когда вам дают возможность импровизировать. Но Альмодовар — режиссер с очень ясным представлением о том, что он хочет снимать.

— С Педро я не могу импровизировать. Я разработал довольно сложную макиавеллиевскую технику, пытаясь внедрить свои идеи в его фильмы. Мне особенно это удавалось на съемках«Свяжи меня!». По сценарию я должен был прийти за кулисы к героине Виктории Абриль и надеть парик блондинки. Мне не нравился парик, в нем я чувствовал себя совершенно ужасно, но я не мог ему сказать:«Педро, я не хочу надевать этот парик». Тогда я нашел другой парик и надел его, пока подготавливали освещение. Я начал ходить перед ним в парике, дурачиться. И вдруг Педро сказал:«Тебе очень идет, так и оставайся». С Педро всегда любые предложения надо делать осторожно. С другими режиссерами мне удается импровизировать. С Вуди Алленом, например, я делал что хотел.

— Вы стали одним из самых известных испанских актеров в мире. Ваш пример облегчил путь в Голливуд другим европейским актерам?

— Не знаю. Многие мне говорят, что я открыл им двери. После меня были те, кто поднялся на более высокую ступень, и это мне тоже нравится. Но это происходит в Испании и в других областях — в спорте(раньше выиграть Ролан Гаррос было невозможно), в деловом мире. Я рос вместе с моей страной. Когда умер Франко, мне было 15 лет, и я превратился из мальчика в мужчину в то же время, как Испания выросла из диктатуры в демократию. Комплекс неполноценности тогда был у всех — все, что было из-за границы, считалось лучшим. А сейчас я не верю в разницу в статусе между Голливудом и Испанией. Меня гораздо больше бы впечатлило встретиться с Фернандо Фернаном Гомесом, чем с Аль Пачино. Фернан Гомес — это целый институт актерского и режиссерского мастерства. Голливуд обладает невероятной силой, но только по одной глупой причине: расстояние от Москвы до Мадрида такое же, как от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса, но они говорят на одном языке, а мы — на шестнадцати.