Это субъективный список, в который попали картины, которые мы увидели в новом веке и не смогли забыть. Нам кажется, что они достойны более пристального внимания зрителей, и мы уверены, что многие из их создателей (кроме тех, кто уже умер) будут определять кинематограф следующего десятилетия.


«Ритуал» (Shiki-Jitsu). Режиссер Хидэаки Анно. Япония, 2000

Кадр из фильма «Ритуал»

«Завтра мой день рождения», — говорит странная девушка незнакомцу. На следующий день он приходит с цветами и подарком, но она их отвергает, говорит: «Завтра мой день рождения». Незнакомец решает снять про чудачку фильм и заодно влюбляется в нее.

Аяко Фудзитани (ее в «Токио!» Мишель Гондри недавно превратил в стул) — дочка дуболома Стивена Сигала, написала грустную повесть «Ритуал» по мотивам своего детства в Лос-Анджелесе. Экранизировать повесть взялся известнейший японский режиссер-аниматор Хидэаки Анно (после успеха сериала «Евангелион нового поколения» он пробовал себя в обычном кино). Анно подредактировал сценарий и заменил герою профессию на собственную: тот стал фрустрированным режиссером-аниматором, который думает снять фильм с живыми актерами. Главную мужскую роль сыграл другой японский режиссер, Сюндзи Иваи — тоже гений и поэт. Главную женскую — сама Аяко Фудзитани. Анно старался сделать фильм похожим на живописное полотно. Делал абстрактные картины из игрушечных дорог и машинок, красных зонтов или тел актеров. Здесь шлагбаумы на железной дороге вальсируют, а обычный дым из трубы завода так вписан в кадр, что хоть сейчас на выставку. В токийском музее фотографии фильм и показывали, а больше почти нигде. — В.З.


«Ночь за ночью» (Toutes les nuits). Режиссер Эжен Грин. Франция, 2001

Кадр из фильма «Ночь за ночью»

Кадр из фильма «Возвращение Калиостро»

Чипри и Мареско — могильщики, весело кидающие кости на могиле давно покойного итальянского кино. Они живут в Палермо, когда-то снимали на деньги телеканала «РАИ-3» похабные черно-белые ролики про местных идиотов в ожидании Апокалипсиса, а также документальные фильмы вроде «Пидорас» (воспоминания очевидцев о визите Пазолини на Сицилию) или «Энцо, завтра в Палермо!» (про крестного отца, помешанного на кинематографе). Их самая радикальная картина — постпазолиниевский гротеск «Тото, который жил дважды» — спровоцировал несколько цензурных скандалов в разных странах мира. «Возвращение Калиостро» по сравнению с ним — почти народная комедия, черно-белое «кино о кино», в котором два сумасшедших сицилийца из 40-х затевают постановку крупнобюджетного фильма про графа Калиостро и приглашают на главную роль избалованного голливудского актера (Роберт Инглунд). Здесь Чипри и Мареско, любимцы венецианской «Мостры», издеваются над всем, без чего невозможно современное фестивальное движение, от национального колорита до неприкосновенной классики (в «Калиостро» пародируются, в частности, и некоторые феллиниевские приемы). В снятом ими через год документальном фильме «Как мы изгадили итальянское кино: правдивая история Франко и Чиччо» главными героями cinema italiano провозглашаются два комика, которых в 60-е люто ненавидели интеллектуалы. — М.К.

«Нортфорк» (Northfork). Режиссер Майкл Полиш. США, 2003

Кадр из фильма «Нортфорк»

Два джентльмена в костюмах (Джеймс Вудс и Марк Полиш) ездят по небольшому городу Нортфорку и убеждают немногих оставшихся жителей съехать. Штату нужна электростанция, и город скоро затопят. Чиновники-джентльмены тщетно пытаются выполнить план по выселению; им попадаются в основном чокнутые, например безумец, перестроивший свой дом в Ноев ковчег. Там же, в Нортфорке, в сиротском приюте умирает мальчик. В бреду он гуляет по пустынному городу и знакомится с ангелами: молчаливым Треской (Бен Фостер), андрогинным Цветком Геркулесом (Ханна Дэрил) и безруким и слепым Счастливчиком (Энтони Эдвардс).

В 1999 году после дебюта «Твин Фоллс, Айдахо» братья-близнецы Полиш (Майкл — режиссер, Марк — актер, сценарии пишут вместе) были одним из главных открытий в американском независимом кино, лучшими режиссерами будущего и т.д. Их сравнивали сразу с Коэнами, Линчем и Гиллиамом. Подвела молодых авторов собственная странность. Они очень внимательны к визуальному стилю и символам, но полностью игнорируют потребность американского зрителя в четкой и понятной истории, а так не выжить даже в независимом кино. После «Нортфорка» Полиши пытаются замаскироваться под режиссеров мейнстрима — к счастью, пока безуспешно. — В.З.


«Креспия. Фильм, а не деревня» (Crespià, the film not the village). Режиссер Альберт Серра. Испания, 2003

Кадр из фильма «Креспия. Фильм, а не деревня»

Нынешний фаворит каннского «Двухнедельника режиссеров», Альберт Серра дебютировал картиной «Креспия», прошедшей мимо всех фестивальных радаров и буквально никем не замеченной. Редчайший пример современного авторского фильма, начисто лишенного даже намеков на меланхолию и грусть. Герои «Креспии» — настоящие жители одноименной каталонской деревушки, банда отвязных чудаков, пускающихся в пляс на работе (будь то уборка урожая или бритье клиента в парикмахерской), убивающих время за настольными играми или устраивающих рок-концерты с исполнением песен своих любимых групп — The Jam и Buzzcocks. Ретроспективно очень сложно поверить, что Серра, имя которого критики связывают с т.н. «новым религиозным кино», начал свою карьеру со столь бойкого и динамичного фильма о сотворении утопии в одной отдельно взятой деревне. В своих следующих работах он доведет медитативное и лишенное сюжета кино до предела (будь то адаптация Дон Кихота «Честь кавалерии», в которой Кихот и Санчо Панса бродят полтора часа по лесу, перекидываясь редкими репликами, или история о трех волхвах «Птичья песня»). — Б.Н.


«Лицо, которое ты заслуживаешь» (A Cara que Mereces). Режиссер Мигель Гомеш. Португалия, 2004

Кадр из фильма «Лицо, которое ты заслуживаешь»

Название отсылает к португальской пословице: «До тридцати тебе принадлежит то лицо, которым наделил тебя Господь. После ты получаешь то лицо, которое заслуживаешь». Главному герою, Франциско, учителю музыки в школе, полной буйных малолеток, которых он не переносит, действительно исполняется тридцать лет. В этот день у него все валится из рук, и в итоге он один оказывается у себя в загородном доме, где неожиданно начинается совсем новый фильм. В нулевые было очень много по-хорошему странного кино, эскапизм героев которого выражался в экстравагантном поведении; они могли спонтанно кидаться в странные танцы под гаражную музыку 60-х, как в «Модах» Сержа Бозона, или организовывать некое подобие военизированной секты, как в «На войне» Бертрана Бонелло. Но самым странным и обескураживающим фильмом десятилетия, несомненно, является картина бывшего кинокритика Гомеша, который в этом фильме больше всего похож на Мишеля Гондри, пересмотревшего ранних фильмов Жака Риветта и освоившего повествовательные структуры Апичатпонга Вирасетакула. Его фильм начинается как комедийный мюзикл, но затем резко мутирует в сюрреалистическое переложение сказки о семи гномах, которые играют в прятки, лазают по деревьям, разыскивают клады и придерживаются строгого свода правил, за нарушение которого наказывают провинившихся. Как признался критик канадского журнала Cinema Scope Марк Перансон, ему понадобилось две недели, чтобы попытаться сформулировать хоть что-нибудь внятное об этом фильме, — и его можно понять. Следующая работа Гомеша, «Наш любимый месяц август», радикально отличается от его дебюта. Это 150-минутная полудокументальная картина о группах, играющих соул в португальских деревнях, — брат-близнец «Креспии». Совершенно невозможно предсказать, по какому пути пойдет этот режиссер дальше, но точно, что это одно из тех имен, за которым в первую очередь нужно будет пристально следить в следующем десятилетии. — Б.Н.


«Смерть рабочего» (Workingman's Death). Режиссер Михаэль Главоггер. Австрия —Германия, 2005

Кадр из фильма «Смерть рабочего»

Даже без «Золотой пальмы», наконец-то полученной Михаэлем Ханеке, австрийское кино к концу десятилетия как-то незаметно оказалось на вершине европейской киноиерархии. Новый реализм — главный (подготовленный «Догмой» и спровоцированный 11 сентября) тренд в кинематографе десятилетия. И самые заметные режиссеры этой находящейся на границе двух миров, спящей тяжелым сном страны лучше и тоньше многих других вплетают документальное в художественное (или, чаще, наоборот — правду разбавляют вымыслом). Михаэль Главоггер был оператором на «Животной любви» Ульриха Зайдля, а в конце прошлого века прославился документальным фильмом «Мегаполисы» (о жизни Бомбея, Мехико, Нью-Йорка и Москвы). Известен он также игровой картиной «Слизни» — странноватой комедии про съемки любительского хард-кор-порно. Его «Смерть рабочего» один раз показали на ММКФ, в программе «Национальные хиты» (вообще-то, предназначенной для фильмов, прогремевших в родном прокате). Это документальная поэма в пяти эпизодах; каждый снят где-то далеко на задворках цивилизации. В Донецке шахтеры самовольно вырабатывают закрытую шахту; в Нигерии мясники забивают скот; в Китае варят сталь; в Пакистане — разбирают на металлолом старые корабли; в Индонезии — добывают и продают вулканическую серу. Главоггер говорил, что хотел показать, как из главного героя советского пропагандистского кино рабочий превратился в маргинала, героя вчерашнего дня. Тяжелый физический труд у него показан как таинственный ритуал, утративший прежний социальный и экономический смысл, — и в этой своей маргинальности и таинственности бесконечно привлекательный. — М.К.


«Аура» (El Aura). Режиссер Фабиан Белински. Аргентина — Франция — Испания, 2005

Кадр из фильма «Аура»

Таксидермиста-эпилептика (Риккардо Дарин) бросает жена, и он, пытаясь отвлечься, едет вместе с коллегой на охоту. Там вместо оленя герой случайно подстреливает местного криминального воротилу. Чтобы скрыть убийство и заодно попробовать себя в новом деле, таксидермист внедряется в банду убитого и по его записям организует ограбление инкассаторов. Фабиана Белински критики взяли на карандаш после его лихого полнометражного дебюта «Девять королев» — аргентинской перепевки сразу всех историй Дэвида Мамета о мошенниках и ворах. У фильма были международный прокат, фестивальные премии и плохой голливудский ремейк. «Аура» вышла через пять лет, но выглядит как фильм совсем другого режиссера. Это выложенное кристаллами льда слово «вечность» — мрачный, выверенный в каждом кадре и в каждой детали консервативный нуар, который сложно представить рядом, например, с дерзким «13» Баблуани (ему, кстати, Белински проиграл в «Сандансе-2006») или с «Кирпичом» Райана Джонсона, зато между классикой 1940-х и «Профессией: репортер» Антониони он на своем месте. После таких фильмов режиссера обычно приглашают со следующей работой на большой европейский фестиваль и вписывают в историю. У Белински следующего фильма не было — он умер от сердечного приступа в том же 2006 году. — В.З.


«Йоханна» (Johanna). Режиссер Корнель Мундруцо. Венгрия, 2005

Кадр из фильма «Йоханна»

Румыния была не единственным кинематографическим открытием нулевых, Восточная Европа вообще оказалась на удивление перспективной территорией. Но пугающее, склонное к гротеску, блуждающее в собственном подсознании молодое кино соседней Венгрии плохо укладывалось в прокрустово ложе нового реализма. «Контроль» Нимрода Антала (который родился в Лос-Анджелесе, но свой первый фильм снял на исторической родине) и «Таксидермия» Дьердя Пальфи не прошли незамеченными, но больше всего, наверное, повезло Корнелю Мундруцо — его довольно тоскливая «Дельта» попала в прошлом году в каннский конкурс и получила приз ФИПРЕССИ. Но за три года до того он снял «Йоханну» — постсоциалистический макабр про больницу, в котором Орси Тот (впоследствии работавшая с Ширин Нешад и Джессикой Хаузнер) играет новую Жанну д’Арк — медсестру, исцеляющую больных при помощи собственной плоти. Самое поразительное в этом физиологичном и одновременно холодном фильме о непонятой святой, похороненной в желтом пластиковом мешке, — то, что это мюзикл. — М.К.

«Забытый лес» (Umoregi). Режиссер Кохей Огури. Япония, 2005

Кадр из фильма «Забытый лес»

Три девицы из горной деревни играют в игру — первая придумывает историю об их поселке, а следующая продолжает. Начинается рассказ с простого продавца в маленьком зоомагазине, но потом появляются верблюды, грустные киты и целый лес гигантских деревьев, закопанный под деревней тысячи лет назад. Кохей Огури — режиссер-отшельник. Он специально не вписывается в японскую киноиндустрию; не желает снимать жанровое кино, поп-артхаус про насилие или следовать любым другим течениям. Поэтому за двадцать восемь лет он сделал всего пять фильмов, а за все двухтысячные выпустил только один — «Забытый лес». Огури продолжает традиции Ясудзиро Одзу, но не нарративные, а визуальные. Одзу, как известно, игнорировал голливудские законы монтажа, а между семейными сценками неожиданно вставлял долгий план полосатых заводских труб, крыш или металлических конструкций. Из таких же долгих кадров в основном состоит и последний фильм Огури. У каждого человеческого персонажа есть характер и история, но они все детали живописного деревенского фона. Автор специально не выделяет их, не объясняет зрителю, что в фильме вымысел девочек, что реальность, а что просто сон. Режиссер совсем не против того, чтобы каждый увидел историю по-своему. — В.З.


«Короткий фильм о Филиппинах» (A Short Film About the Indio Nacional (or the Prolonged Sorrow of the Filipinos)). Режиссер Рая Мартин. Филиппины, 2005

Кадр из фильма «Короткий фильм о Филиппинах»

Еще недавно трудно было поверить, что Филиппины — не самая заметная территория на кинематографической карте мира — станет колыбелью своеобразной новой волны молодых режиссеров, полных энергии и неожиданных идей. Один из самых востребованных на фестивалях филиппинцев — молодой режиссер Рая Мартин, снявший свой игровой дебют, «Короткий фильм о Филиппинах», в двадцать один год. Несмотря на юный возраст режиссера, это очень амбициозный проект. Дело в том, что в этой стране, пережившей несколько оккупаций, практически не осталось архивных кадров и съемок до 30-х годов. И Мартин в своих фильмах пытается восполнить эту историческую брешь. Имитируя Гриффита и Шестрема, он снимает немые черно-белые виньетки о революции 1896 года. В рамках этого проекта Мартин задумал целую трилогию. В этом году в Канне он представил вторую часть — Independencia (в честь которой критики журнала Cahiers du cinema назвали свой новый сайт). У Мартина вообще особые отношения с разными визуальными носителями и способами архивации истории и современности. Другая громкая его работа, пятичасовой Now Showing, — история жизни молодой девушки, показанная при помощи домашнего видео, снятого на VHS и цифру. — Б.Н.


«Невидимые волны» (Invisible waves). Режиссер Пен-Ек Ратанаруанг. Нидерланды — Таиланд — Гонконг — Южная Корея, 2006

Кадр из фильма «Невидимые волны»

Флегматичный японский повар Кедзи (Таданобу Асано) отравил любовницу по приказу ее мужа — тайского мафиози-ресторатора. Убийцу отправляют в круиз из Гонконга на Пхукет, чтобы спрятать его от полиции и заодно «потерять» по дороге — следом за ним отправился киллер-якудза по кличке Ящерица. В дороге Кедзи случайно знакомится с молодой кореянкой (Кан Хе Чон из «Олдбоя») — новой подругой того самого мафиози. Пен-Ек Ратанаруанг сделал этот фильм следом за «Последней жизнью во Вселенной» — романтической комедией о библиотекаре, мертвой проститутке и якудза, с тем же Асано в главной роли и Кристофером Дойлом за камерой. «Невидимые волны» скорее триллер (хотя сцены на корабле больше напоминают «Каникулы господина Юло» Жака Тати), но в нем стиль предыдущей работы доведен до космического совершенства — и, кроме того, почти теми же изобразительными средствами режиссеру удалось рассказать намного более глубокую историю. В 90-е похожее проделал Вонг Кар Вай с «Чунгкингским экспрессом» и «Падшими ангелами». Пен-Еку Ратанаруангу в нулевые повезло меньше. После премьеры на Берлинском кинофестивале его авторские мотивы назвали самоповторами, а за английскую речь персонажей пытались немного распнуть: европейцам оказалось сложно понять, что, во-первых, именно на таком плохом английском разговаривают между собой Global Asians, а во-вторых, это метафора. Берлинале с начала десятилетия двигался в сторону «важного» и «серьезного» кино, и «Невидимые волны» со своим визуальным совершенством и универсальной историей об одиночестве пришлись не ко двору. — В.З.


«Молодость на марше» (Juventude em marcha). Режиссер Педро Кошта. Франция — Португалия — Швейцария, 2006

Кадр из фильма «Молодость на марше»

Когда в 2006 году в конкурсе Каннского фестиваля соревновались Каурисмяки, Лоач и Альмодовар, критики журнала Cinema Scope ходили по Круазетт в футболках с надписью Vote for Pedro — пародией на известный слоган из «Наполеона Динамита» с небольшим дополнением в скобках: «Педро Кошту, разумеется». Предмет локального, но истового культа, Кошта считается последователем и соратником бессчетного количества режиссеров (от Ясудзиро Одзу до Штрауба и Юйе, про которых он снял документальный фильм «Где скрывается ваша улыбка?»). Но, несмотря на все влияния и кинематографическую эрудицию, его фильмы выглядят так, как будто они сняты на краю земли и никаких других фильмов не было до и не будет после. В этом смысле место рождения (у самой кромки Старого Света) и фамилия (costa переводится как «берег») оказались его режиссерской судьбой. Постоянные герои Кошты — обитатели лиссабонских трущоб, выходцы с Кабо-Верде, микроскопические осколки бывшей колониальной империи. Показанная в каннском конкурсе «Молодость на марше» — финальная часть «Трилогии Ванды», начатой «Костями» (1997) и продолженной «Комнатой Ванды» (2000). Но главный герой этой наполненной долгими паузами монументальной фрески о маленьких людях — не наркоманка Ванда (Ванда Дуарте играет саму себя под своим именем), а пожилой кабовердинец Вентура, который встречает ее (и многих других) в своих скитаниях по новому кварталу, в котором окончательно потерялись бывшие обитатели снесенных трущоб. — М.К.


«Синдромы и столетие» (Sang sattawat). Режиссер Апичатпонг Вирасетакул. Таиланд — Франция — Австрия, 2006

Кадр из фильма «Синдромы и столетие»

Апитчапонг Вирасетакул — выходец еще из одной экзотической страны, снявший все четыре своих полнометражных фильма в нулевые. Современное фестивальное кино уже очень сложно представить без этого имени, что подтверждает конец нынешнего года: австрийский музей кино издал обширную книгу, посвященную Джо (кличка режиссера куда проще его труднопроизносимого имени), его персональная выставка перемещается по крупным музеям Мюнхена, Лондона и Парижа, а его «Синдромы и столетие» критики и кураторы фестиваля в Торонто назвали лучшим фильмом десятилетия (не забыв включить в список и две другие его картины). «Синдромы» построены по излюбленной режиссером двухчастной структуре. Фильм начинается с собеседования молодого человека в небольшой сельской клинике, а затем словно блуждает по рассказам разных героев, появляющихся в кадре. Затем он заканчивается и начинается заново — снова собеседование, тот же молодой человек, но действие происходит уже в другой больнице — стерильной и современной. «Синдромы» принято интерпретировать как картину о памяти, поскольку сам режиссер посвящает фильм своим родителям-врачам и их знакомству. Повествование Вирасетакула лучше всего характеризуется словом «узор», который он плетет, не оглядываясь на общепринятые представления о построении нарратива. Иногда его называют азиатским Линчем, но он, конечно, куда мягче и спокойнее. И, конечно, одно удовольствие находить мелкие переклички и мостики между двумя, казалось бы, сюжетно не связанными частями. — Б.Н.


«Осенний бал» (Sügisball). Режиссер Вейко Ыунпуу. Эстония, 2007

Кадр из фильма «Осенний бал»

«Осенний бал» — не самый обиженный вниманием фильм: он получил приз в венецианских «Горизонтах», награду фестиваля «Киношок» и однажды даже был показан на ММКФ. И это действительно один из лучших фильмов, снятых на постсоветском пространстве за последние двадцать лет. Несколько знакомых и незнакомых друг с другом персонажей живут в

Ласнамяэ, огромном спальном районе на окраине Таллина — люди сюда попадают не по доброй воле, но по стечению неблагоприятных обстоятельств. Разведенный писатель-суицидал; модный архитектор, по странной прихоти не покидающий район; его несчастная жена, падающая в объятия портье из окраинного ресторана; мать-одиночка, работающая на швейной фабрике; пожилой парикмахер, влюбленный в ее маленькую дочь... Эстонский режиссер работает с той же узнаваемой фактурой, что и его румынские, венгерские и (немногие) русские коллеги: тот же распад, та же разлитая в воздухе покинутость, то же ощущение прошлого, довлеющего над настоящим, тот же мрачный, на грани абсурдного, юмор. Та же постоянная темнота. Но в отличие от своих ровесников, минималистов и реалистов, Ыунпуу кинематографичнее и, если угодно, барочнее; когда нужно, он не стесняется включать эмоции и музыку на полную громкость. В январе на фестивале «Санданс» будет показано «Искушение святого Антония» — второй полнометражный фильм Ыунпуу с Равшаной Курковой, Дени Лаваном и совершенно невероятным трейлером. — М.К.