 Марина Шимадина
Владимир Панков попытался поставить отечественный вариант «Вестсайдской истории»
Продолжая проект «Шекспир@Shakespeare», который в скором будущем обещает перерасти в полноценный фестиваль, Театр наций выпустил собственный шекспировский спектакль — «Ромео и Джульетту» в постановке Владимира Панкова. Молодой режиссер, прославившийся изобретением жанра «саундрамы», решил превратить условную вражду между веронскими кланами в актуальный межнациональный конфликт.
Панков не впервые пытается столкнуть на сцене разные языки и культуры. В постановке цветаевского «Молодца» он причудливым образом сводил вместе героев русской и французской редакций поэмы, и языковой барьер между ними наглядно обозначал границу между миром мертвых и живых. В «Ромео и Джульетте» трудности перевода имеют не сакральный, а самый что ни на есть социальный характер. Золотая столичная молодежь (в спектакле весь клан Монтекки одет в гламурную позолоту) и торгаши с «Черкизона» вряд ли когда-нибудь смогут найти общий язык. И то, что плохо знающие по-русски гастарбайтеры отчего-то легко переходят у Панкова на шекспировский английский, выглядит условностью, выходящей за рамки этой игры.
© Е.Лапина  Восток в спектакле получился тоже довольно условным: тут и кавказцы, и буряты, и татары. В общем, вавилонское смешение языков и обычаев, дружба малых народов против зажравшихся европейцев. Обобщенный этот Восток изображен весьма приземленно. Капулетти носят костюмы с адидасовскими лампасами и таскаются с клетчатыми сумками челноков. Недалекие задиры, герои анекдотов. Никакого религиозного фанатизма и нетерпимости. Напротив, попытка ужиться в чужом монастыре, соблюсти приличия. Надо видеть, как старший Капулетти (Марат Абдрахимов) с наклеенной улыбкой, сама любезность, принимает гостей из враждебного клана. А в следующей сцене бросается на Монтекки, как цепной пес, которого то ли сдерживает, то ли, наоборот, науськивает жена.
© Е.Лапина  Вообще родители юных влюбленных занимают в этом спектакле гораздо больше места, чем обычно. Им даже переданы некоторые реплики главных героев. Старший Капулетти крутит роман с леди Монтекки, эффектной блондинкой с повадками алкоголички (Алиса Эстрина). А вот роль леди Капулетти оказывается вовсе урезанной — видимо, восточной женщине полагается молчать. Режиссер, по всей видимости, пытается провести мысль о тесной связи между детьми и родителями. Но драматургического материала для этого оказалось маловато, и зрителям остается только гадать, почему отец Ромео тенью следует за сыном и повторяет его реплики (вспоминает свою бурную молодость?) или почему в финале вместо трупов влюбленных в склепе оказываются тела их отцов.
В целом спектакль Владимира Панкова получился менее авангардным, но все же более внятным, чем предыдущие его постановки в жанре «саундрамы». Причем вражда двух кланов вышла куда убедительнее, нежели любовная история. Массовые сцены, поставленные как музыкальные номера (Прокофьев и Беллини мирно сосуществуют тут с хип-хопом и рок-н-роллом), захватывают, бьющая в зал энергия буквально вдавливает в кресла. Это и бал у Капулетти, куда друзья Ромео являются, переодевшись в женское платье и по-мальчишески дурачась. И начало второго акта, когда неторопливое прежде действие вдруг пускается вскачь, сцены наплывают одна на другую, и все происходит одновременно: Ромео отправляется к отцу Лоренцо, Джульетта ожидает кормилицу, та препирается с друзьями Ромео, а богатырь Меркуцио (Петр Маркин) уже затевает ссору с Тибальтом (Александр Новин).
© Е.Лапина  Лирические сцены пока уступают этим энергичным всплескам действия. Павлу Акимкину и юной Сэсэг Хапсасовой удается показать непосредственность, подростковую угловатость, неловкость и порывистость своих персонажей. Джульетта здесь резка, грубовата, полна языческой темной страсти; она зацеловывает своего любовника до полусмерти и порой напоминает макбетовскую ведьму. Ромео тоже далек от классического образа героя-любовника: этакий взлохмаченный воробей, очень удивленный тем, что с ним происходит.
Сцены их первых встреч сыграны на юношеском обаянии и милом дурачестве. Но кажется, что эти дети не столько любят, сколько играют в любовь. По-настоящему сильных чувств между ними еще нет. Вероятно, поэтому режиссер и исключил знаменитую прощальную сцену в спальне, заменив ее на довольно невнятный суд над Ромео, где ожившие Меркуцио и Тибальт зачем-то повторяют показания Бенволио (Анастасия Сычева), а герцог в исполнении Евгения Миронова выносит свой приговор с экрана телевизора.
Именно неубедительное решение любовной линии — главное, что помешало этому спектаклю оказаться нашей «Вестсайдской» — точнее, «Остсайдской» — «историей».
|
