Приговор Михаилу Ходорковскому был написан судьями Мосгорсуда и навязан против воли судье Виктору Данилкину, утверждает помощник судьи и пресс-атташе Хамовнического суда Наталья Васильева, решившаяся на откровенное интервью «Газете.Ru».

 — Наталья, расскажите, какова сфера ваших полномочий в Хамовническом суде. За что вы отвечаете в нем вообще и за что отвечали в ходе процесса над Михаилом Ходорковским и Платоном Лебедевым?

 — Моя должность называется помощник судьи, на меня также возложены обязанности пресс-секретаря Хамовнического суда. Составляю ответы на запросы, которые приходят в суд, проекты ответов на жалобы, документы, которые идут в бухгалтерию судебного департамента. Плюс кадровая работа. Плюс сведение в общую справку всей статистики, которая велась в суде. Этими вещами, а это очень объемная работа — занималась я.

В ходе суда над Ходорковским в мои обязанности входила работа со СМИ. Я должна была, если более подробно, правильно расставить прессу, вовремя впустить, контролировать процесс съемки, выведение прессы из здания.

 — Почему вы говорите о своих обязанностях в прошедшем времени?

Потому что я думаю, сегодня все это закончится. Я так думаю, будут для меня последствия…

 — На основании каких особенностей вашей работы, круга вашего общения в суде, других источников информации вы составили для себя картину происходившего в процессе?

 — Мое личное общение с судьей в этом деле в основном связано было с вопросами СМИ. Нередко у него, конечно, вылетали определенные фразы… потому что человек просто был в таком состоянии, что мог что-то такое сказать.

А то, что не было связано с Ходорковским, конечно, обсуждалось и очень подробно. Потому что большой объем работы, который я выполняла, я обязана была обсуждать с Виктором Николаевичем.

Во-вторых, многое я знаю от близкого к судье человека, а также из общих разговоров в суде.

 — Вы этого человека назвать не хотите?

 — Нет.

 — Вы понимаете, что такой вопрос может возникнуть у всех после того, как интервью станет достоянием гласности?

 — Понимаю, да.

 — В том числе и юридически обязывающим может стать этот вопрос для вас…

 — Наверное, мне придется тогда ответить на вопрос, кто этот человек. И тогда можно будет его спросить.

 — Было ли что-то, что отличало процесс над Ходорковским от других процессов, которые идут в Хамовническом суде?

 — Конечно, то, что процесс привлекал большое внимание СМИ. Но, в общем-то, ничего такого, что бы из ряда вон выходило, нарушений по ведению процесса не было.

 — Был ли Данилкин самостоятелен, ведя процесс? Что вам известно о его отношениях с руководством?

 — Могу сказать, что с самого начала, еще до того, как Данилкин ушел на приговор (в совещательную комнату 2 ноября «Газета.Ru»), контроль был постоянным, после 2 ноября этот контроль, наверное, не исчез никуда.

 — В чем выражался контроль?

 — Виктор Николаевич обязан был общаться с Мосгорсудом по всем каким-то спорным моментам, которые происходили в судебном заседании. То есть когда что-то происходит, когда что-то идет не так, как должно быть, он должен был, обязан предоставлять информацию в Мосгорсуд и, соответственно, получал оттуда определенные распоряжения, как вести себя дальше.

 — Можете вспомнить эпизоды суда, когда Данилкин советовался с Мосгорсудом? Например, могли это быть известные коллизии с вызовом тех или иных свидетелей в процесс?

 — Могли.

 — Каким образом это происходило?

 — По телефону.

 — А кому он звонил?

 — Думаю, председателю (председателем Мосгорсуда является Ольга Егорова «Газета.Ru»).

 — Вы были свидетелем какого-то из этих разговоров?

 — У меня были моменты, когда я могла прийти в перерыве, принести на подпись какие-то документы, а мне могли сказать: не мешай, Виктор Николаевич говорит с Мосгорсудом. Или он сам говорил: «Я с „городом" говорю». Это на сленге значит Мосгорсуд. Соответственно, давались какие-то распоряжения…

 — А разве судья, ведущий любой прочий уголовный процесс, по закону должен быть огражден от указаний своего начальства? Имеет ли он право и возможность по тем или иным спорным вопросам, возникающим в ходе суда, общаться со своей вышестоящей инстанцией? То есть то, что был вынужден делать или по собственной инициативе делал судья Данилкин, является общей практикой или нарушением?

 — То, что делал судья Данилкин, это скорее вынужденное действие. Судья по закону не обязан ни с кем советоваться и прислушиваться к чьему-то мнению.

Он должен выносить приговор в соответствии с законом. И вмешиваться в судебный процесс никто не имеет права. Соответственно, это (необходимость советоваться с Мосгорсудом «Газета.Ru») определенного рода нарушение, вызванное тем, что есть вышестоящая инстанция, которая может на тебя надавить.

 — Как Данилкин воспринимал необходимость отчитываться перед Мосгорсудом? Были проблемы, жаловался, переживал, нервничал?

 — Да, он нервничал, переживал, возмущался тем, что ему указывают, что нужно делать. Ему это очень не нравилось, это понятно.

 — Рассказывал коллегам?

 — Не могу сказать, что он рассказывал. Я просто видела его состояние, опять же, потому что я достаточно часто приходила в кабинет.

…Как-то был такой момент, когда я вошла, мне нужно было с ним обсудить какие-то вопросы, стала их задавать, а он уже был в таком взвинченном состоянии и в сердцах бросил фразу:

«Я не могу дать тебе ответ на эти вопросы, потому что не знаю, где я завтра буду и что со мной будет».

В другой раз я спросила тоже по работе со СМИ, он уже обреченно так опускал руки и говорил:

«Делай что хочешь, мне уже все равно».

Был момент, когда ему стало плохо с сердцем. Я зашла в кабинет…, а там очень сильно пахло корвалолом, валерьянкой, чем-то… каким-то средством от сердца. Я секретарей спросила, все ли в порядке, они сказали: «Теперь уже да».

 — Вспомните, после каких эпизодов суда такое с ним бывало?

 — Сердце прихватило, может быть, на второй или третий день оглашения приговора. Фраза о том, что он не знает, что с ним будет, была сказана до того, как судья ушел на приговор. О том, что ему уже все равно, — во время оглашения приговора. Других деталей не могу вспомнить — процесс очень длительный. Я просто видела саму реакцию, когда, вернувшись, из Мосгорсуда, куда его вызывали…

 — Часто вызывали?

 — Да, раз в неделю точно ездил. …Существует такая практика: когда идет более или менее значимый процесс, если это судья обычный, он должен советоваться или поставить в известность председателя своего суда.

А если это такой процесс, как дело Ходорковского, то тогда Мосгорсуд должен знать всё и регламентировать каким-то образом, направлять действия.

 — Есть ли понимание, чем рисковал судья, если бы отказался согласовывать свои действия, совещаться с Мосгорсудом по этому делу?

 — Знаете, когда ты отказываешься, тебе в лучшем случае предлагают уволиться.

А если такие политические дела, такие заказные вещи, они заранее ориентированы на определенный результат. И если ты отказываешься значит, ты лишаешься суда. Вот и все.

Могу сказать, что все судейское сообщество понимает прекрасно, что это заказное дело, что это заказной процесс. И все сочувствуют и понимают Виктора Николаевича. Но как бы он мог выйти достойно из этой ситуации, наверное, не знает никто.

 — Известно, что сначала планировалось начать оглашение приговора 15 декабря. Потом без разъяснений дата была сдвинута почти под Новый год на 27 декабря? У вас есть предположения, почему?

 — Причина, по которой срок переноса был таким долгим, подозреваю, в том, что нужно было что-то подкорректировать в приговоре. То есть к 15 декабря приговор был в незаконченном состоянии.

А еще причина самого переноса с 15 декабря на более поздний срок — выступал наш премьер (Владимир Путин, заявивший 16 декабря в «прямой линии», что считает вину Ходорковского доказанной «Газета.Ru»). Чтобы не отвлекать внимание на процесс Ходорковского от выступления премьера. В суде это не озвучивалось, но мысль эта, этот подтекст, витали везде.

 — Кто писал приговор?

 — Данилкин начал писать приговор. Подозреваю, то, что было в том приговоре, не устроило вышестоящую инстанцию. И в связи с этим он получил другой приговор, который нужно было огласить.

Но так как (другой) приговор не был закончен к 15 декабря, наверное, поэтому период переноса так удлинился.

Значит ли это, что приговор, который писал Данилкин, мог быть кем-то прочитан до оглашения?

 — Не прочитан, а просто, как бы это объяснить… Когда тотальный контроль, не надо его читать, нужно просто спросить, что там есть.

 — Объясните, пожалуйста, с точки зрения закона, что меняется в жизни судьи с того момента, когда он «уходит на приговор»? Второй пункт: что такое приговор с технической точки зрения? Кто его пишет, каким образом пишет, где он хранится все это время?

 — Приговор пишет судья единолично. Пишет, находясь в своем кабинете, в рабочее время. Соответственно, все это выполняется в компьютере, в «ворде». Никто другой не имеет права вторгаться в эту работу.

 — Чем ограничено общение судьи, когда он находится в совещательной комнате?

 — В совещательную комнату доступ гражданам и работникам суда запрещен до окончания работы над приговором.

-Вернемся к тексту приговора. Есть в оглашенном варианте какие-то признаки того, что этот текст не судьи Данилкина, как об этом говорит защита обвиняемых?

 — Косвенные в самом тексте. После оглашения приговора (уже после Нового года) я сама видела, как этот приговор в электронном виде правили секретари. Они удаляли технические ошибки абзац какой-то, запятые, неправильные интервалы. Из-за этого отложилась и выдача копий приговора сторонам.

 — А в обычной практике секретари не правят текст по мелочи?

 — Нет, приговор должен быть изготовлен судьей единолично, без ошибок и помарок, никаких исправлений в нем быть не может. Он должен быть четким, точным, лаконичным, в соответствии с законом.

Секретари судебного заседания к приговору никакого отношения вообще не имеют. Секретари изготавливают только протоколы судебного заседания.

 — Есть какие-то способы по тексту доказать, что приговор может не принадлежать перу Данилкина?

 — Это можно определить с помощью экспертизы. Взять предыдущие приговоры, вынесенные им по уголовным делам, и сравнить стилистически.
-Вы сказали, что Данилкин получил приговор сверху. Кто его писал и как передал ему?

То, что приговор был привезен из Мосгорсуда, я абсолютно точно знаю. И то, что писался этот приговор судьями кассационной инстанции по уголовным делам, — то есть Мосгорсуда. Это очевидно.

Никто другой в Мосгорсуде не мог его написать. А те самые помарки оттого, что был короткий промежуток времени.

 — Кем писался текст в Мосгорсуде?

 — Собеседник в близком окружении Данилкина называл мне имена этих судей, я эти имена знаю, но сейчас предпочту не называть.

 — Приговор доставили после 15 декабря?

 — После, конечно. Это было ближе к моменту оглашения, и некоторые части довозились даже во время оглашения.

? …

 — Сама концовка приговора была привезена во время оглашения.

 — Та часть текста, где сроки?

 — Да.

 — Откуда вы это знаете?

 — Из близкого окружения судьи.

 — Как производилась эта доставка?

 — Не могу знать.

 — Была информация, что накануне второй даты начала оглашения приговора в выходной день, в субботу, 25 декабря, Данилкин был вызван в Мосгорсуд, где провел какое-то время, возможно, обсуждая и дело Ходорковского. Что вы про это знаете?

 — Мне известно об этом факте. Я знаю, что он был в этот день, субботу, 25 декабря, в Мосгорсуде, а потом приехал в Хамовники, и многие люди, которые там заканчивали работу, его видели. Это был выходной, но в связи с тем, что был конец года, нужно было закрывать отчетность, многие люди работали.

 — Сами вы видели его в субботу?

 — Я в это время не была в суде. Отдыхала.

 — Каким он вернулся, по отзывам судейских?

 — Напряженный, очень напряженный. Можно даже сказать, что он плохо себя чувствовал. Он был подавленный, и состояние его было не очень хорошее.

 — Он что-то кому-нибудь сказал?

 — Нет, он просто очень плохо выглядел…

 — Он вообще по субботам работает?

 — Нет, это нерабочий день, он не обязан приходить на работу.

 — А причина его приезда…

 — Никто не знает.

 — Чтобы прояснить: в стадии вынесения приговора, в принципе, председатель районного суда может бывать в своей головной организации, в Мосгорсуде?

 — Во время рабочего дня судья должен находиться в совещательной комнате и работать над текстом.

 — Даже если он председатель какого-нибудь суда, в вышестоящую инстанцию он не должен ходить?

 — Не важно, что председатель. Если судья находится на приговоре, он должен соблюдать требования закона и никогда не должен уходить.

 — Режим постановления приговора и тайна совещательной комнаты выходных дней не предполагают? То есть в выходные дни считается, что судья в совещательной комнате, или все-таки он тогда свободный человек?

 — Выходные дни они и есть выходные дни. Он свободный человек в выходные дни. Тайна совещательной комнаты нарушается, если туда входит во время рабочего периода кто-то из людей, из граждан или же из работников суда.

 — Получается, нельзя сказать, что, вызвав судью в Мосгорсуд, там нарушили закон, если они вызвали его в субботу?

 — Да, вы правы. Это нерабочее время, и он ничего не нарушил. В свободное время он может ходить туда, куда хочет.

 — Знаете ли что-нибудь о том, с кем он там встречался?

 — Мой собеседник в его окружении говорил, что он ждал какого-то важного человека, кто должен был дать ему четкие разъяснения насчет приговора.

 — То есть это не председатель Мосгорсуда?

 — Нет, это более «высокая» личность.

 — А время его визита знаете?

 — С утра его вызвали, продержали там фактически весь день.

 — У вас есть какие-то представления о том, что будет с судьей Данилкиным дальше?

 — Ну, судя по тем разговорам, которые ходят в суде, скорее всего, он будет уволен через определенный промежуток времени под каким-нибудь благовидным предлогом. Либо на пенсию, либо его пригласят работать в Мосгорсуд и потом потихоньку уволят.

 — За что? Он же сделал все, что от него требовалось.

 — Да, сделал. Но… Я даже не знаю, как это объяснить. Просто, наверное, сделал что-то не так. Или не так быстро, как надо было.

 — То есть, за то, что он пытался вынести другой приговор, а не тот, который от него ждали?

 — И за это в том числе.

Ну, и бытует такое мнение, якобы он затянул процесс. Что много выслушивал свидетелей. То есть, пытался вызвать определенных свидетелей, которых не надо было бы вызывать по определенным причинам…

 — Слово «пытался» случайно вы сказали, или действительно он хотел кого-то вызвать, но не мог?

 — Нет. Он должен был согласовать вызов свидетеля с вышестоящей инстанцией. И, соответственно, если ему давали добро, он мог вызвать.

 — Как он сейчас себя чувствует?

 — Физически — нормально. Но психологическое состояние человек стал очень угрюмый, постоянно подавленный, грустный… Ну, как, когда понимаешь, что будет что-то плохое, — вот в таком состоянии. Неулыбчивый, неразговорчивый, иногда бывает очень раздраженный.

 — А с чем вы сравниваете?

 — С тем временем, когда я его впервые увидела. Середина 2009 года, он был другим человеком, просто другим человеком.

 — Какой он обычно?

 — Веселый, уравновешенный, контактный. Его интересовало все вокруг, и жизнь в суде, и все. Чем больше проходило времени, тем он сильнее уходил в этот процесс. И жизнь в суде, ну, практически как бы перестала для него существовать. Хотя это очень важно для председателя.

 — Данилкин знал, что писала о процессе и о нем лично пресса? Вы ему об этом говорили или он сам все читал? Как он относился, в частности, к критике, которой было немало?

 — Он все читал газеты, журналы, интернет. Он все это знает и очень переживает из-за этого. Он обсуждал однажды момент, когда журнал «Нью таймс» написал о нем статью, в которой были неточности в отношении его сына. Якобы он не поступил в вуз. А он учится отлично. Мальчик очень умный.

 — Может сложиться впечатление, что вы в жизни дружны с судьей?

 — Да нет.

 — А как ваш рассказ повлияет на судьбу Данилкина?

 — Мне страшно за него.

 — Именно в силу того, что вы это рассказали?

 — Ему и так и так было бы плохо. Не представляю даже, как будут развиваться события.

Просто знаю, что если бы я всего этого не рассказала, его бы тихо спровадили. А сейчас не знаю, как это будет.

 — То есть, допускаете, что это поможет ему отстоять, может быть, свою честь, если эта история станет гласной?

 — Если у него хватит на это сил.

 — А желание у него есть?

 — Я не знаю этого. Он последнее время вообще старается не общаться.

 — То есть, вы в его интересах действуете?

 — Он не знает ничего.

 — А как он отреагирует, по-вашему, на ваше интервью?

 — Вряд ли положительно. Я не знаю, что ему скажут, позвонят из «города». Может он мне скажет, что я ненормальная. А может быть… Не знаю.

 — Наталья, мы спросим вас, может быть, о главном: почему вы решили нам все это рассказать?

 — Потому что я разочаровалась… Я хотела стать судьей. И когда увидела это внутреннее содержание, как все это происходит, то сказка о том, что судьи подчиняются только закону, и больше никому, растаяла.

Вернее, сам закон превратился в сказку.

Я поняла, что это неправда, будто судья подчиняется только закону. Судья подчиняется вышестоящей инстанции.

 — Вы понимаете, что первое, что произойдет с вами после того, как все это будет опубликовано, — вас начнут упрекать и в том, что у вас есть какая-то заинтересованность в исходе, новом исходе этого дела, пересмотре, в том чтобы поставить под сомнение устои судебной системы, авторитет судебной власти в Российской Федерации. У вас будет что ответить на вопросы о заинтересованности?

 — Нет у меня никакой заинтересованности. У меня есть разочарование.
Просто я хотела, чтобы люди понимали, что очень многое из того, что им предлагается, всегда подчищено, всегда подправлено, и не всегда соответствует действительности.

 — Готовы ли вы к тому, что, скорее всего, вас уволят из Хамовнического суда?

 — Да, предполагаю, меня уволят.

 — И что вы будете дальше делать?

 — Пока не знаю.

 — Вы как-то собираетесь подтверждать то, что вы нам сегодня рассказали, готовы дать показания, если будет дисциплинарное расследование?

 — Да. Я не могу от этого отказаться. Я это все видела.

 — Есть ли по вашим сведениям в аппарате суда, среди судей, кто-то, кто придерживается таких же позиций, как вы, и готов подтвердить ваши слова?

 — Никто не пойдет на это. Судьи на это не пойдут, чтобы не лишиться должности. А аппарату, наверное, это ни к чему лишние проблемы.

 — По тому, что вы говорите, складывается ощущение, что вы не вдруг пришли к мысли рассказать все это. У вас копилось недовольство, сомнение о том, что вы видите. Вы подходили к кому-то, делились сомнениями? Ваш непосредственный начальник это Данилкин, — подходили ли к нему, жаловались ли?

 — Никогда. Не было возможности. Cудья был постоянно занят в процессе. И я могла с ним очень быстро решить какие-то проблемы, связанные с внутренними делами в суде, и по моим обязанностям. А вот по таким моментам у меня просто не хватило бы времени с ним поговорить.
В аппарате ни с кем не обсуждала. Потому что прежде, чем обсудить такие вещи, наверное, нужно понять, а нужно ли этому человеку такое слушать. По определенным вещам, наверное, по поведению, по высказываниям можно понять, можно ли говорить с человеком об этом, или нет.

 — А у вас есть какое-то личное отношение к делу Ходорковского и Лебедева? …Жалко, или вы считаете, что они должны сидеть?

 — Ну, то что они должны сидеть я не считаю. Жалко ли мне их нет, это неправильно. Я им сочувствую, понимаю, что эти люди просто попали, наверное, в эту мясорубку.

 — А Виктор Николаевич выражал какое-то отношение к ним?

 — Виктор Николаевич к подсудимым относился как к обычным людям. Никогда не слышала, чтобы он отозвался о них как-то некорректно. Никогда.

Новость на сайте «Газеты.Ru»