По Додину, опасная грань, за которой люди превращаются в животных, успешно пройдена. Предостерегать уже поздно — настало время обличатьНовая версия «Повелителя мух» Льва Додина была обречена стать событием минувшего петербургского сезона еще задолго до премьеры — первая додинская инсценировка самого известного романа Уильяма Голдинга, осуществленная в 1986 году, стала спектаклем-легендой. Постановка успела войти не только в учебники новейшей истории русского театра, но и в криминальные хроники лихих девяностых: в начале прошлого десятилетия спектакль вынужденно сошел с репертуара после того, как охотники за драгметаллами выкрали со склада декорации Давида Боровского.
Возвращение МДТ к «Повелителю мух» трудно признать триумфом даже при самом благожелательном отношении к культовому театру. Между тем в определенном смысле результативность этого творческого жеста очень велика — новый старый спектакль дает богатую пищу для размышлений над тем, как время преображает интерпретацию выдающегося текста выдающимся художником. И над тем, как с годами меняется сам этот художник.
 Сценография Боровского-старшего восстановлена Алексеем Порай-Кошицем один в один, скалькирован и рисунок мизансцен. Но месседжи двух «Повелителей» рознятся настолько же радикально, насколько стажеры МДТ 2009 года уступают в классе актерской игры лучшим силам молодежи МДТ второй половины восьмидесятых.
Движущей силой спектакля 1986 года был конфликт разнузданной легкости, с которой заброшенные на необитаемый остров английские юноши отдавались власти животных инстинктов, и человеческого разума, мучительно пытающегося противостоять общей деградации. Прежний «Повелитель мух» у Додина, как и у Голдинга, выглядел типичной для искусства ХХ века морализаторской притчей, предостережением балансирующему на краю бездны человечеству.
Сегодня, по Додину, опасная грань, за которой люди превращаются в животных, успешно пройдена. Предостерегать уже поздно — настало время обличать. В спектакле 2009 года нет антагонизма двух стихий: зверь здесь живет в душе каждого из фигурантов драмы, будь то руководитель приходского хора или маменькин сынок-очкарик, а единственный, кто мог бы сопротивляться оскотиниванию «братьев и сестер», слишком для этого слаб. Участники молодой студии МДТ мелкотравчаты и безлики: в заданных режиссером правилах игры нет места актерским масштабам. Остров — не земная юдоль, а гнездо пожирающих друг друга пауков. Кажется, впервые в додинском спектакле сочувствие не способны вызвать даже жертвы. Если кому-то и можно сострадать, то разве что верещащему поросенку, которого вот-вот собираются зарезать.
В финале прошлого «Повелителя» Додин останавливал братоубийственную оргию звучавшим в записи голосом летчика-спасателя, моментально отрезвлявшего героев спектакля и призывавшего их к ответу. Двадцать три года спустя никакого deus ex machina быть не может. И иллюзии избавления — тоже. Молчаливые небеса, судя по всему, пусты. Как скафандр мертвого спасателя, коконом свисающий из-под колосников.
Впечатление такой же выхолощенной оболочки производит и спектакль в целом. «Повелитель-2009» похож на хрестоматию фирменных приемов додинского театра: два с небольшим часа молодые актеры заняты демонстрацией того, что они умеют: петь хором, двигаться не хуже гимнастов и владеть сценречью не хуже своих старших коллег. Но их усилия напрасны. Спектаклю не хватает главного: бешеной энергии, бившей ключом из «Повелителя-1986». Идеи Додина очевидны, их режиссерское воплощение вяло и монотонно. Отсутствующее напряжение художественной материи невозможно компенсировать градусом морализаторского пафоса.
Реанимация эта смотрится печальным, но образцово-показательным примером энтропии в искусстве — рассеиванию энергии подвержены, увы, даже самые выдающиеся его явления. А энтропия в системе, к которой не приложено внешнее воздействие, согласно законам термодинамики, всегда стремится к максимуму. Опыт МДТ, великого, но закрытого для внешних веяний театра-дома, лишний раз подтверждает эти законы
|
