Удивительно скорее то, что фильм, к изумлению скептиков, оказался неожиданно крепким.

Пружина напряженнейшей фабулы существования реального «Мая» (дети-миллионеры, ставшие объектом вожделения и зависти четвертьмиллиардной страны и неизбежно превратившиеся в заложников собственной славы) раскручивается стремительно, и уже к середине фильма оторваться от сопереживания участникам этой фантасмагорической драмы становится решительно невозможно.

Создателям картины удалось уложить в двухчасовую историю все более или менее интересные события и случаи, отмеченные детдомовским композитором Сергеем Кузнецовым, Разиным и компанией в мемуарах, — от купания малолеток в деньгах (в самом буквальном смысле) и визжащей армады фанаток, раскачивающих автобус с кумирами, до оборонных стратегий Разина, подменяющего сумку с деньгами «куклой», чтобы всучить ее рэкетирам, и поливающего бандитов крутым кипятком. Есть сцены и вовсе безоговорочно удачные, например спрессованная в запоминающийся клип история «сарафанной» раскрутки группы, прогремевшей по всему Союзу благодаря проводникам поездов, которых уговаривали поставить пассажирам кассету с «Ласковым маем». Не вызывает нареканий и романтическая линия с поклонницами, колесящими по стране вслед за группой в надежде подарить наконец свою девственность «Юре и Коле». Отдельной удачей можно считать мотивировку появления бесконечных «двойников» «Мая», сделавших группу объектом атаки музыкальной прессы и презрения интеллигентной публики: разинское цинично-наивное «Заработай сам и дай заработать другим» звучит и трогательно, и логично. В общем, за это авторам картины можно простить даже то, что их версия событий все-таки сильно расходится с реальным положением дел — начиная хотя бы с того, что в описанном ими составе (еще с Кузнецовым-автором, но пока без Разина-вокалиста) «Май» просуществовал считаные месяцы.

«Ласковый май» из фильма Виноградова демонстрирует последнее советское музыкальное чудо словно бы в «экспортном», как тогда любили говорить, варианте — рафинированном, подслащенном, адаптированном к восприятию нынешних тринадцатилетних. Как верно заметил продюсер картины Ефим Любинский, «реальная история “Ласкового мая” — очень жесткая, чернушная, и на нее зритель в кинотеатры никогда не пойдет». Пожалуй, что так. Однако пять лет существования группы вместили в себя как минимум три разные истории. Ранний, наивно-колючий детдомовский «Май» Сергея Кузнецова и его преданных воспитанников; разинская супергруппа, заполняющая клонами-двойниками десятки стадионов одновременно; наконец, скандальный поп-проект под давлением прессы и прокуратуры. Нет ничего удивительного в том, что сюжет не выдерживает такой непосильной нагрузки и местами, деликатно выражаясь, не клеится.

Однако гораздо важнее другой недостаток, очевидный для каждого, кто знаком с подлинной историей «Ласкового мая»: на деле все было еще ярче, еще драматичнее, еще, как тогда говорили, «беспредельней». Хотелось бы большей пассионарности Шатунова, в жизни ярого фанатика двухколесных средств передвижения с мотором, компьютерных игр и хоккея, а в фильме — плоского, картонного и оттесненного Разиным на совсем уже дальний план. Вспоминается тут и правдоподобная легенда о том, как Шатунов записал шесть песен для первого альбома, не снимая коньков, чтобы немедленно вновь ринуться на лед. Кузнецова, кажется, честней было бы тоже показать более глубоким и многогранным — в фильме автор хитов и создатель группы излишне едко изображается безвольным и хамоватым истериком, не расстающимся с бутылкой.

Но обиднее всего, что мы так и не увидели настоящего Разина — человека четверти века от роду, пережившего гибель родителей, жестокость детдома, пьяное безумие нефтяных полей Уренгоя, медные трубы телевизионной славы, невиданное богатство, травлю «Взгляда», «Комсомолки» и «600 секунд», уголовное обвинение — и продолжающего драться против всего окружающего миропорядка, с неизменной улыбкой на лице огорошивая соперников всё новыми трюками. Разина-визионера, читавшего в надымском бараке Екклезиаста, побывавшего в фаворитах у ясновидящей Джуны, а в делах равнявшегося не иначе как на томас-манновского авантюриста Феликса Круля.

Самое сильное в его собственных рассказах о себе — именно эти экзистенциальные моменты, дающие представление о всесокрушающей энергии, масштабе замыслов и поразительной витальности молодого Разина, позволяющих ему вновь и вновь разгибаться после нанесенных жизнью ударов. Желающие ощутить убийственно высокое напряжение, в поле которого существовал этот гениальный мошенник, могут найти (легкодоступные в сети) оригинальные записи «Ласкового мая» и послушать подряд только «вступления» — разинские послания миллионам слушателей, с которых традиционно начиналась почти каждая кассета. «Выход этих записей задержался из-за того, что наш бывший композитор Кузнецов затребовал в ультимативной форме от воспитанника детского дома Юры Шатунова сто тысяч рублей за запись этих песен. Таких денег нам не заработать. Средства, которые мы зарабатываем, ребята дарят в Фонд здоровья и милосердия». «Студия “Ласковый май” существует, что бы ни писали в газетах. Это организованный журналистский рэкет, руководит им Расторгуев из ЦК ВЛКСМ». «Наш бывший солист Пахомов стал распространять слухи, что нас посадили, а сам разъезжает с нашими песнями по просторам страны. Мы с ребятами сейчас стараемся доказать журналистам, которые обрушились на

нас, что все это ложь».

Эти звуковые письма под душераздирающий инструментальный аккомпанемент — уникальный жанр per se, восходящий едва ли не к постскриптумам Василия Розанова после главок его последнего труда — «Апокалипсиса нашего времени»: «Вследствие повышения с февраля 1918 г. платы за пересылку печатных бандеролей почтою, прошу лиц, имеющих лично у меня подписку, дослать один рубль за десять №№»; «2—3 горсти муки, 2—3 горсти крупы, пять круто испеченных яиц может часто спасти день мой. Сохрани, читатель, своего писателя».

Разин не уставал повторять в интервью: «Концепция проекта — в простоте, доступности и мелодичности», а тремя китами, на которых зиждился успех «Мая», называл внешность, умение держаться на сцене и голос (именно в таком порядке). Если у трикстера и может быть социальная миссия, она, вероятно, заключается в демонстрации безукоризненной элегантности жеста: мистифицировать толпу он начинает с того, что «делает ей красиво». Или, как за несколько лет до Разина спел с экрана другой Бендер: «Замрите, ангелы, смотрите: я играю!»

Рушащаяся, трещащая по всем швам, неспособная возвратить гражданам кредит доверия имперская мифология была не просто извлечена из коллективной души советского народа, но выдрана с мясом, мучительно, без наркоза. И для того чтобы понять, почему в качестве обезболивающего столь идеально пришлись именно простенькие песенки бездомной пацанвы под плач дешевого синтезатора, нам, возможно, следует для начала повнимательнее взглянуть в зеркало.

 

«ЧТО С ВАМИ СДЕЛАЛИ СНЕГ И МОРОЗЫ?»
Как сложились судьбы прототипов главных героев фильма

Андрей Разин (Вячеслав Манучаров)
В 1989 году на 25-летнего Разина было заведено уголовное дело (о чем объявили телепрограммы «Взгляд» и «600 секунд»), а год спустя прекращено за отсутствием состава преступления. В процессе войны с прессой и лично журналистом «Комсомолки» Юрием Филиновым Разин выпустил книги «Зима в стране “Ласкового мая”» (1990) и «Человек тусовки» (1991), в течение нескольких лет издавал еженедельный воскресный фэнзин — газету «Ласковый май» — и спродюсировал документальный фильм «Почем нынче “ласковые”». После распада группы оставил музыкальную карьеру и занял пост ректора института современных искусств при Ставропольском университете. Тремя годами позже стал лидером предвыборного штаба Геннадия Зюганова (сам Андрей характеризовал босса как «современного, понимающего и очень клевого мужика»). В течение нескольких лет совмещал культурную (руководство Ставропольским отделением Фонда культуры) и политическую (избирательные кампании Березовского на выборах в Госдуму и главы администрации Ставропольского края Александра Черногорова) карьеру, благодаря чему в конце 1997 года стал депутатом краевой Думы и едва не попал в Госдуму РФ. По словам Разина, ни один из многих его протеже не проиграл выборы. Последнее десятилетие Андрей Разин занимается только политикой, побывав президентом фермеров юга России, сотрудником Комитета по законодательству и судебно-правовой реформе Госдумы, зампредом думского же Комитета по промышленности, энергетике, строительству и жилищно-коммунальному хозяйству, председателем Фонда культуры и полномочным представителем Карачаево-Черкесии в Белоруссии. Разин пытался стать губернатором Ставрополья, заняв на выборах 6-е место из 13, был доверенным лицом Владимира Путина в Карачаево-Черкесии. В последние годы руководит ставропольским отделением ЛДПР и борется с Кисловодским избиркомом за право участвовать в предвыборной гонке на пост мэра этого города. Его старшему сыну Илье двадцать три года, он работает в Петербурге стилистом и собирается открыть собственную студию красоты. Младшему сыну семь лет.

Юрий Шатунов (Сергей Романович)
Официальная причина ухода Шатунова из группы в январе 1992 года — недовольство скандальным, по вине Разина, имиджем группы в прессе. Между ним и Разиным произошел ряд конфликтов: Разин обвинял Шатунова в захвате особняка в Сочи и угрожал, что добьется его призыва в армию, а тот в ответ заявлял в телеинтервью, что Разин похитил у него паспорт и трудовую книжку. С 1993 года начинает выпускать сольные альбомы. В 1996 году Разин и Шатунов неожиданно объединились в рамках предвыборного тура Геннадия Зюганова и дали большой совместный концерт перед Театром на Таганке. По словам Юрия, их конфликт завершился полюбовно, когда Разин признал его иск и выплатил $10 миллионов отступных. Последние годы Шатунов живет вместе с женой Еленой (юристом по профессии) в Мюнхене, проводя большую часть времени в домашней студии и изредка бывая в Сочи, где владеет недвижимостью. Он продолжает играть в компьютерные игры и, по собственному утверждению, некоторое время назад стал в одной из них чемпионом мира. 5 сентября 2006 года у него родился сын Дэннис, крестным отцом которого стал Андрей Разин.

Сергей Кузнецов (Максим Литовченко)
Истовым меломаном будущий автор всех главных хитов «Ласкового мая» стал в 13 лет, подсев на космическое диско Дидье Маруани и группы Space (в своей автобиографии Кузнецов утверждает, что подобные мелодии ему грезились за год до этого — в реанимации, где он оказался после того, как у него в руках случайно взорвался детонатор, едва не лишив его зрения). Покинув «Ласковый май» 7 марта 1989 года из-за творческих и финансовых разногласий с Разиным, Кузнецов основал группу «Мама», а позже, в 1993-м, — новый подростковый проект «Чернила для пятого класса», прославившийся хитом «Я тебе объявляю войну», более известным как «Б***ь». Позже занимался близкими по репертуару проектами «Стеклоvата», «Чернильное небо», «Пятое измерение», «Ангел и Кот» и «Лёха». Активно сотрудничает с Юрием Шатуновым и пишет песни для его сольных альбомов. Как рассказывают почти все участники группы, Сергей неоднократно (но безуспешно) пытался лечиться от алкоголизма. Живет сорокапятилетний Кузнецов, как и прежде, в Оренбурге, старательно уклоняясь от контактов с журналистами. От предложений сотрудничества на съемках фильма он также отказался.

Екатерина Семенова (Марина Орел)
Бывшая участница группы «Девчата» и проекта Юрия Антонова «Аэробус» на момент знакомства с Разиным уже была телезведой союзного масштаба и вела вместе с Вячеславом Малежиком программу «Шире круг». Среди телезрителей была широко распространена легенда об их романе, и вся страна считала именно Малежика отцом ребенка Кати, уже ставшей секс-символом и поразившей аудиторию эротическим имиджем на «Песне-88». С 1988-го по 2006 год она записала девять сольных альбомов, снялась в четырех картинах и написала музыку к нескольким сериалам, самый известный из которых — «Каменская». Сейчас 46-летняя Семенова работает как композитор с целым рядом поп-исполнителей и поющих актеров первой величины. Она замужем за актером Михаилом Церишенко из проекта Евгения Петросяна «Кривое зеркало», ее сыну Ивану Батурину двадцать три года.

Барабанщик Колян (Петр Скворцов)
Вероятно, имеется в виду либо Сергей Серков, либо Игорь Игошин. Обоих барабанщиков первых составов «Ласкового» Разин взял в группу по настоянию Кузнецова. Игошина (еще одного воспитанника Акбулакского детдома) он привез в Москву вместе с Александром Прико в январе 1989 года, а уже весной они оба ушли из «Мая» вслед за Кузнецовым, чтобы создать свою группу «Мама» с аналогичным (и частично даже пересекающимся с маевским) репертуаром. Кроме ударных, Игошин играл на бас-гитаре. Вскоре его забрали в армию. Вернувшись в Москву, он узнал, что его любимая девушка выходит замуж за другого, и 29 февраля 1992 года, устроив драку на ее свадьбе, бросился из окна четвертого этажа. Похоронен на Хованском кладбище.
Друг Юры Шатунова с шестого класса, Сережа Серков участвовал еще в интернатском составе группы, где занимался, по собственным воспоминаниям, изготовлением светомузыки. Он был вторым по значимости участником группы после Шатунова, однако в 1990 году был уволен из «Мая», после того как Разин застал его с фанаткой в гостиничном номере. Впоследствии работал грузчиком, торговал на рынке часами, был звукооператором в передаче «Спокойной ночи, малыши». Позже записал несколько сольных композиций, гастролировал в Швеции и Германии, играл в группе «Два капитана» с Андреем Шестаковым. В последние годы участвует в гастролях «Ласкового мая», связанных с юбилеем группы и выходом фильма.

Клавишник Серега (Данила Чванов)
Прототипом Сереги, по всей видимости, был Александр Прико, выпускник все того же Оренбургского интерната №2. Эпизод, где Серега отдает первый гонорар матери-алкоголичке, случился именно с Сашей (в реальности мать, перед этим на некоторое время завязавшая, получив деньги, вновь стала пить). Прико продержался в группе всего несколько месяцев и (в возрасте пятнадцати лет) был уволен за пьянство. Впоследствии работал грузчиком в гостинице «Славянская» (вместе с Игорем Игошиным), затем был завскладом в агентстве недвижимости «С.А.Риэлти», торговал дубленками и электроникой на ВДНХ, а после того, как фискальные органы прикрыли оба его магазина, вернулся в Нижний Тагил, где выступал в джазовой группе в привокзальном кафе. Девять лет прожил с бывшей фанаткой «Ласкового мая», по слухам покинувшей его из-за романа с Ильей Лагутенко.

 

НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ
Пять реальных историй о «Ласковом мае», которых нет в картине (а зря)

«Песня с привкусом гидропирита»

Первая песня, которую Кузнецов и Шатунов записали на своем единственном инструменте — слегка усовершенствованном электрооргане «Электроника», — отнюдь не «Белые розы» (как в фильме), а «Вечер холодной зимы». Любопытно, что Кузнецов сначала всерьез собирался использовать для детдомовской группы тексты своих любимых Вознесенского и Ахматовой и только потом остановился на песнях собственного сочинения. С «Розами» же связан целый ряд драматичных историй, которые могли бы украсить картину. Сергей Кузнецов написал эту песню после того, как «увидел, как с шестого этажа, из обледенелого окна, спускаются свитые в канат связанные простыни, а юный Дон Жуан вскарабкивается на подоконник, и его намерения не вызывают сомнений. Увидев меня, пацан смылся. Но картинка: худенькая фигурка на белом канате, закрытое окно на девчачьем этаже, заледенелое, сквозь которое видны только легкие цветные пятна, — эта картинка разбудила во мне песню».

Между записью дублей трека, накануне нового, 1988 года, произошел случай почти трагический. «Юра стоял у окна, — пишет Кузнецов в своей автобиографии, — а на подоконнике — бутылка из-под шампанского. В ней — перекись водорода. Обыкновенный гидропирит. Он ужасно похож на воду. Ничем не пахнет, без цвета. Юра и подумал: вода. И без всякой задней мысли хлобысь — и в рот эту бутылку. И за-дох-нул-ся...». Увидев, что солист сгибается пополам в кашле и приступах рвоты с кровью, испуганный композитор вызвал «скорую», но после отъезда врачей у Юры начался новый приступ. «И я иногда грешным делом думаю: может, история с гидропиритом — не просто случайность, может, сама песня потребовала для себя не только душевных переживаний, но и физических страданий?» — задается вопросом Кузнецов.

Предложение и спрос

Фильм почти не уделяет внимания сексуальной жизни участников «Ласкового мая»: герои продолжают оставаться скорее детьми, нежели подростками (хотя к концу картины бросается в глаза, что за время существования группы они совершенно не повзрослели). Но в свое время эта тема была одной из самых обсуждаемых в контексте запредельной популярности «Мая». Хотя слухи о педерастии участников группы появились сразу же после того, как детдомовский бойз-бенд стал знаменитым, участники группы относились к этим обвинениям с иронией. Разин рассказывал, что при отборе солистов всегда делал акцент на их «натуральности», поскольку понимал силу интуиции девочек-фанаток. Именно из-за «голубых задатков» он сразу отсеивал примерно 6 из 10 приходящих на прослушивание ребят. «Может быть, успех “Ласкового мая” и заключался в том, что у нас не было “голубых”, — предполагает Разин. — Пусть у Юры Шатунова порванные кроссовки, пусть без носок, пусть короткие оборванные брюки, пусть майка, в которой спит. Как он есть». При этом как участники проекта, так и сам Разин регулярно подвергались домогательствам респектабельных геев (подобный эпизод описан во втором романе Разина «Человек тусовки»). «Они постоянно вращались рядом с нами, — вспоминает Александр Прико. — Помню, один парень в гостинице попытался приставать к Серкову, так Серега схватил вилку и с размаху воткнул ему в голову. У нас, детдомовских пацанов, с такими разговор короткий!»

Ситуация с девушками была прямо противоположной: невзирая на штрафы, участники группы ни в чем себе не отказывали, — благо предложение многократно превышало спрос. Поклонницы делили кумиров загодя. «Мне Серков достался по распределению в 1990 году, — вспоминает фанатка на форуме сайта Кости Пахомова. — Подружки разбирали “ЛМ” по фотографии, кому Шатунов, кому Прико с Игошиным. Разина никто не взял — побоялись, видать». На время вечернего обхода номеров администратором девушки свисали из окон на простынях и прятались на балконах, — или, если позволяли средства, просто снимали номер над Шатуновым и потом спускались к нему. Апофеозом стал момент, когда одна из фанаток в честь группы назвала своего сына Ламай. Хотя данные о 150 девушках, согласно

«Википедии» покончивших с собой из-за любви к маевцам, вероятно, все же преувеличены.

Дисциплинарный санаторий

Фильм Владимира Виноградова почти не описывает повседневный быт участников «ЛМ», но это отдельная любопытная тема. Стоит вспомнить, что в то время, когда заработная плата простого советского человека колебалась в пределах 100—150 рублей, а концертная ставка артиста составляла 14 рублей, участники «ЛМ» зарабатывали по 3—4 тысячи в месяц. Правда, большую часть года группа отрабатывала в среднем 5—6 концертов в день, с 10 утра и до поздней ночи. Обычный участник получал от 30 до 50 рублей за одно выступление, а Шатунов просто брал из общего котла нужную ему сумму. Запросы у него, впрочем, были скромные: раз в неделю поездка на Рижский рынок за сигаретами и одеждой, видеокассеты, дискеты для игровой приставки «Микроша». Шатунову с Серковым Разин с первых дней снимал отдельную квартиру, приставил к ним личную охрану и возил на концерты на собственном винтажном «Мерседесе» или «Чайке», в то время как другие участники порой приезжали на концерт на метро.

Чтобы неслыханные деньги не развратили ребят, Разин разработал внутри коллектива систему жестких штрафов. Участникам группы запрещалось пить и курить (штраф за выкуренную сигарету составлял от 25 до 50 рублей, спиртное обходилось в 100). Но главным прегрешением считался секс с фанаткой: за это могли сразу уволить или в лучшем случае заменить увольнение штрафом — бесплатной отработкой двадцати концертов. Впрочем, главной «головной болью» администраторов были не ребята, а создатель группы Сергей Кузнецов, который отличался сочетанием полного равнодушия к деньгам с любовью к веселому буйству. «Сколько раз мы ему говорили: “Кузя, купи себе хоть что-нибудь из одежды”, — но он только отмахивался, — вспоминает Александр Прико. — Вот разгромить люкс в гостинице и потом гордо отдать за это кучу денег — это ему было в кайф!»

Атака клонов

Вопреки показанному в фильме, к моменту появления Разина «Ласковый май» уже несколько месяцев был очень популярным (благодаря кассетным пиратам и сарафанному радио) коллективом. И одной из главных причин конфликта Кузнецова и Разина было то, что последний успел воспользоваться этой популярностью еще до того, как стал работать с группой. «4 июля 1988 года я отправился в Москву, и в первый же день узнал факты, которые меня насторожили, — вспоминает Кузнецов. — Я обнаружил, что Разин под нашу фонограмму уже несколько дней проводит концерт некоего мифического “Мая” в самом центре столицы — в ЦПКиО им. Горького». Продюсер Алексей Мускатин подтверждал, что уже летом 1988 года у него в Сочи работал состав «ЛМ» с солистом Мишей Сухомлиновым (впоследствии убитым), который открывал рот под фонограмму Шатунова. Так что есть вероятность, что двойники «Ласкового мая» появились едва ли не раньше, чем сама группа в ее классическом составе.

Так или иначе, но в последующие годы количество дублей начало бесконтрольно разрастаться. Как минимум три состава «Мая» (с Шатуновым, с самим Разиным и с Костей Пахомовым) гастролировали под эгидой студии «Ласковый май», чтобы удовлетворить все многочисленные запросы из регионов. В результате целиком группу можно было увидеть только на больших сборных концертах в Москве и Ленинграде (вроде легендарного ревю «Белые розы белой зимой» в «Олимпийском»). Однако плоды этой идеи пожинал далеко не один только Разин: в 1990 году Андрей жаловался прессе, что по стране разъезжает более 20 «Ласковых маев». Самым назойливым конкурентом был ленинградский «Ласковый май — 2», претендовавший на совершенно самостоятельный от оригинала статус. Впрочем, как верно заметил в интервью того времени директор этого клона Михаил Томилин, «в какой-то мере словосочетание “Ласковый май” уже стало обозначением музыкального течения».


«Надо брать сирот!»

Еще одна предельно откровенная цитата из старого интервью Андрея Разина, которая с голографической точностью отражает как специфику характера главного героя картины, так и саму атмосферу музыкального бизнеса конца 80-х. События, о которых рассказывает Андрей, происходили за считаные недели до того, как в купе поезда он впервые услышал у попутчика запись оренбургских детдомовцев. «Вообще-то начался “Ласковый май” с того, что я заменил непослушных Разину и Гулькину в “Мираже” Ветлицкой и Овсиенко. Но когда через год и у них тоже начались разговоры о сольной карьере, я понял: девчата в принципе вещь ненадежная. У них появляются мужчины, поклонники. Чуть ли не каждый приходил ко мне и начинал базарить: “Это моя девушка, имей в виду...”. Я удивлялся: “Да какая она твоя, если у нее со мной контракт?” — “Нет, моя. Если вдруг что, будешь иметь дело со мной, я — ее крыша!” В общем, стало трудно работать. А девочкам это нравилось, они это поощряли, плакались: “Нам мало платят, не дают сольно петь...” Короче говоря, я подумал: “Надо брать сирот!”»