В среду 24 ноября Российский аукционный дом проводит в Санкт-Петербурге первые торги произведениями искусства. «Труд» с помощью генерального директора РАД выяснил, что у российского рынка антиквариата огромные ресурсы, но раскрытие их тормозится архаичным законодательством.

— Какие лоты, считаете вы, являются украшением ваших торгов? Появилось ли на них произведение, которого очень давно не было на публике?

— Подавляющее большинство лотов, выставленных на наш первый аукцион, — это предметы,«не засвеченные» на антикварном рынке. Это было одним из основных принципов отбора предметов для торгов. Так же как и безусловная художественная, коллекционная и историческая ценность произведений.

Начиная подготовку аукциона, мы обратились с предложением о сотрудничестве к обладателям серьезных коллекций произведений искусства. Такие люди, как правило, настороженно относятся к предложениям о продаже своих предметов. Они чаще выступают на рынке в качестве покупателей, а расстаются с вещами крайне неохотно.

К счастью, репутация наших учредителей и серьезный подход к подготовке торгов позволили нам достичь договоренности о продаже очень интересных предметов. Мне даже трудно особо выделить какие-то лоты — каждый из них дорог нам по своему и прошел многоступенчатый отбор, прежде чем попасть на страницы каталога.

Из живописи я бы обратил внимание на великолепную работу Айвазовского «Штиль» (1887 год), и вовсе не потому, что она является самым дорогим лотом, а потому, что это действительно уникальное полотно, имеющее подтверждение подлинности нескольких уважаемых специалистов по творчеству мастера и даже рекомендованное ими для включение в собрания музейного уровня.

Также большой интерес представляет картина Николая Дубовского «Землекопы. Строительство железной дороги». Во-первых, это одна из немногих жанровых сцен кисти известнейшего пейзажиста. Картина принимала участие в 35-й передвижной выставке и произвела глубокое впечатление на одного из посетителей — Льва Толстого.

Что касается произведений декоративно-прикладного искусства, мы, безусловно, гордимся несколькими предметами, имеющими интереснейшую историю бытования и непосредственное отношение к императорской семье (что имеет документальное подтверждение в виде архивных документов). Боюсь, перечисление всех предметов, которые мы считаем украшением торгов, займет слишком много времени — читайте каталог аукциона.

— С каким из выставленных лотов связана особенно интересная история его поиска?

— У нас много таких предметов. Например, портсигар Фаберже. На нем есть только клеймо пробирной палаты и нет клейма мастера. Трудно установить авторство, хотя уровень исполнения позволял предположить, что это работа Фаберже. Наши специалисты нашли на нем процарапанный инвентарный номер. Мы обратились за консультацией к правнучке великого мастера — Татьяне Федоровне Фаберже, проживающей в Швейцарии. И она подтвердила нам, что портсигар был изготовлен фирмой Карла Фаберже. У нее в архиве сохранились товарные книги фирмы, и в книгах лондонского отделения фигурирует именно тот номер, который есть на портсигаре. Это, кстати, было большим сюрпризом для обладателя предмета, т. к. он был уверен, что это просто красивая русская работа. И совсем не связывал этот предмет с именем Фаберже. Мы очень благодарны Татьяне Федоровне за сотрудничество.

Также — печать императрицы Марии Федоровны и колье великой княгини Ксении Александровны, где почти полностью отсутствуют клейма, но есть инвентарные номера. И наши специалисты по инвентарному номеру смогли отыскать в Российском государственном историческом архиве, что эти номера фигурируют в счетах Фаберже, как покупки высочайших особ.

Муж Ксении Александровны, великий князь Александр Михайлович, всегда дарил своей жене подарки со смыслом, не просто очередную безделушку. Он всегда заказывал что-то специальное. Вот и на рождение сына Андрея он заказал в фирме Фаберже браслет с датой рождения сына Андрея — 12 января 1897 — и замок в виде андреевского флага. Все эти факты еще раз доказывают, что продажа предметов искусства — совершенно особая и необычайно интересная сфера деятельности, теснейшим образом связанная с научно-исследовательской работой.

— Велик ли в России слой искусства музейного уровня, которое находится не в музеях, а в частном или корпоративном владении и потенциально может оказаться на рынке? Можно измерить этот слой в процентах от общей массы художественных ценностей или в каких-то других показателях?

— Не думаю, что кто-либо возьмется назвать вам точные цифры и проценты — по российскому антикварному рынку, в отличие от мирового, не существует достоверной статистики. Не секрет, что у нас даже не все музеи до конца представляют, сколько экспонатов находится в их собраниях, еще идет процесс каталогизации… Что уж говорить о частных коллекциях и антикварном рынке.

С уверенностью можно лишь сказать, что на данный момент в российских частных и корпоративных собраниях действительно имеются предметы высочайшего уровня. Этому немало способствовали изменения в правилах ввоза культурных ценностей — с 2004 года ввоз культурных ценностей физ. лицами в личных целях полностью освобожден от таможенных пошлин. Благодаря этому предметы, в силу исторических причин оказавшиеся на Западе, активно возвращаются. Коллекционеры, а также люди бизнеса, рассматривающие антиквариат как инвестицию, приобретают предметы на крупнейших мировых аукционах и ввозят их в страну.

— Насколько развито в России аукционное дело, по сравнению с Англией, США и другими западными странами? Есть ли уже на этом поле солидные игроки, или все это только первые робкие шаги? Есть ли какое-то объединение аукционов, координирующее их деятельность, отстаивающее их профессиональные интересы?

— Западные аукционные дома, являющиеся крупнейшими игроками на рынке предметов искусства, были основаны примерно 250 лет назад. В современной России более-менее цивилизованные аукционы искусства стали появляться с 1992 года. Полагаю, дальнейшие комментарии и сравнения степени развития излишни…

На мировом рынке предметов искусства весь объем продаж традиционно разделен на два больших сектора — аукционы (их доля составляет примерно 48%) и галереи и арт-дилеры (52%). При всем уважении к отечественным аукционным домам следует констатировать — им пока не удалось занять столь значительного сегмента рынка. Они не играют такой важной роли ни в ценообразовании, ни в разделении клиентской базы между участниками рынка. Российский аукционный дом ставит перед собой задачу кардинально изменить эту ситуацию, как нам уже удалось это сделать на рынке недвижимости. И мы уверены, что у нас это получится.

— Вас интересует дальнейшая судьба проданных предметов? Понятно, что вы не можете повлиять на действия нового владельца произведения. Но вы хотя бы намереваетесь отслеживать, в какой степени произведение будет доступно публике — попадет ли оно в совершенно закрытое, даже секретное собрание, или его собираются выставить в частном музее, вроде того, что создал в Москве любитель Фаберже Александр Иванов? Или его владелец готов сотрудничать с общественностью — искусствоведами, музеями (на предмет выставок)?

Повлиять на покупателей мы, конечно, не можем. Но отдаем себе отчет, что наш бизнес должен быть социально ответственным — мы имеем дело с культурными ценностями. Одним из основным принципов нашей работы является полная открытость и стремление к сотрудничеству с музеями. Если к нам попадает предмет, в котором заинтересованы музейные собрания — мы сделаем все возможное, чтобы музей имел приоритетное право на приобретение этого лота.

Мы очень рады, что уже на первом аукционе такой интерес проявил один из серьезных музеев — Павловский дворец. Павловск обладает одним из лучших собраний предметов русского декоративно-прикладного искусства и благодаря стараниям хранителей продолжает пополнять свою великолепную коллекцию. Тот факт, что сразу после выхода нашего каталога мы получили обращение от музея с просьбой снять один из лотов аукциона с торгов для приобретения его музейным собранием — большая честь для Российского аукционного дома. Нам удалось достигнуть договоренности с владельцем о снятии лота с торгов по просьбе музея. Мы рассматриваем это событие как прекрасное предзнаменование и подтверждение правильности нашего подхода к отбору лотов для аукциона. На нашей предаукционной выставке в Русском музее вы сможете увидеть набор из 12 рюмок прозрачного стекла, изготовленных на Императорском стекольном заводе в начале XIX века. После выставки этот редкий по сохранности и красоте предмет станет частью экспозиции Павловского музея.

Радует, что в последнее время появилась тенденция к созданию музеев частных коллекций. Также многие коллекционеры договариваются с государственными музеями об экспонировании своих собраний на временной или постоянной основе. К нам уже сейчас обращаются с просьбами содействовать подобным проектам, и мы, безусловно, будем принимать в них активное участие. Хотя эта деятельность и не является коммерческой — здесь мы скорее несем свою меру социальной ответственности, а также вносим вклад в дело сохранения культурного наследия нашей страны.

— По вашему опыту — какой процент проданных предметов остается доступным публике, а какой процент полностью исчезает в недрах закрытых собраний?

— Сложно говорить о процентах проданных предметов. Мы не готовы сказать, т. к. мы проводим свой первый аукцион, и о процентах можно будет говорить только после нескольких лет работы, когда сформируется более или менее легальный рынок.

Если анализировать зарубежные рынки, то некоторые предметы, приобретаемые в качестве инвестиций, появляются на рынке уже через 3–4 года. Это около 20 процентов. Еще где-то процентов 40 надолго оседают в коллекциях, и ждать их появления на рынке можно только лет через 25–30, когда поменяется владелец (наследник). Остальные предметы, если они попадают в музейные коллекции, на рынок уже не выйдут никогда.

Например, известная коллекция Форбса. Он увлекся Фаберже в 1960 году. Обладая отменным вкусом, в течение тридцати лет он покупал фирменные вещи на аукционах «Christie’s» и «Sotheby’s», а также в двух известных антикварных магазинах — «Wartski» (Лондон) и «A La Vieille russie» (Нью-Йорк). С момента его смерти в 1990 году наследники стали понемногу распродавать коллекцию.

В конце концов, основная часть собрания была выставлена на Sotheby’s и продана. Купил коллекцию, как вы знаете, Виктор Вексельберг.

Говорить о том, появится ли эта коллекция снова на рынке, — невозможно. В данный момент коллекция периодически экспонируется на выставках в разных странах. Предсказать, останется ли она доступной публике или окажется закрытой в хранилище, тоже трудно. Здесь все зависит от решения владельца.

— Велик ли объем черного рынка искусства в России? Каков его процент к общему объему российского рынка?

Черный рынок потому так и называется, что о нем никто точно ничего не знает. Мы твердо можем быть уверены, что никакого отношения к нему не имеем. Российский аукционный дом лишь может (и будет!) делать все возможное для того, чтобы рынок предметов искусства в нашей стране стал полностью открытым, прозрачным и легальным. С появлением в России крупной аукционной площадки этот процесс станет необратимым. Выгода очевидна для всех.

— В ноябрьских русских торгах Sotheby’s и Christie’s в топ-лоты попали картины А.Яковлева — это случайность? Или этот живописец сейчас в моде?

— Александр Яковлев не вчера стал известным и популярным. Не думаю, что к нему применимо слово «модный». Его работы всегда были востребованы знатоками и собирателями искусства. Прежде всего, это выдающийся художник. И это международный художник. Собирают его не только русские коллекционеры, но и американские и европейские. Тот факт, что в последнее время несколько его работ были очень дорого проданы, можно скорее объяснить тем, что на рынке долго не появлялось работ Яковлева такого уровня. На осенних торгах Sotheby’s представлены работы из африканского и азиатского цикла зарисовок художника. За этими работами охотятся коллекционеры, они редко «всплывают» на рынке. То, что они причислены к топ-лотам совершенно не удивительно.

— Вообще применимо ли понятие «мода» к аукционам? Подвержены ли ей вкусы покупателей?

Это понятие скорее применимо к рынку современного искусства. Здесь модные веяния и рекомендации известных галеристов значат очень много и могут взвинтить цены на работы художника до невиданных высот. Антикварный рынок гораздо более консервативен и стабилен. Это, кстати, прекрасно доказал финансовый кризис 2008 года, когда цены на современное искусство буквально рухнули. Рынок антиквариата, конечно, тоже пострадал, но выровнялся он гораздо быстрее.

— Верна ли старая истина, что русское покупают только (или в основном) русские? Или на вашем аукционе вы ожидаете какой-то процент и западных покупателей?

— Есть такая тенденция во всем мире, что американское искусство ценят американцы, французское — французы, английское — англичане и т. д. Это нормально. Но, как я уже говорил, русское искусство давно стало международным. Русские предметы покупают как русские, так и американцы, и европейцы, и даже японцы и китайцы. Все зависит от того, насколько это выгодно с точки зрения инвестиции.

Что касается ожидания процента западных покупателей, то не будем себя обманывать. В связи со сложностью наших законов о ввозе и вывозе, мы не ждем пока наплыва иностранных клиентов. Мы ждем как раз наших российских покупателей, коллекционеров и меценатов.

— И как следствие предыдущего вопроса — согласны ли вы с мнением, что цены на русское искусство взвинчены ограниченностью этого рынка? Ряд экспертов считают, что только три русских художника могут конкурировать по реальной художественной ценности с западными: Кандинский, Шагал и Малевич. Остальные — Ларионов, Гончарова и пр., которые ныне оцениваются в миллионы долларов, — мастера хорошего, но второго эшелона (в частности, такого мнения придерживается известный коллекционер Никита Лобанов-Ростовский). И похоже, в таком мнении есть резон — ведь рынок русского искусства действительно по сути изолирован от остального искусства ограниченностью круга покупателей. Так что если кончатся «нефтяные» деньги, то кончится и ценовой бум на русское…

— Оценка художественной ценности предметов искусства — вещь в значительной степени субъективная. Как можно сравнивать Кандинского и, например, Похитонова; Шагала и Левицкого?! Чье мнение может быть здесь истиной? Кто готов ответственно заявить который из художников лучший? Вообще все художественные рейтинги и деления мастеров на «первый-второй-третий» ряд крайне субъективны. Русское искусство настолько богато и разнообразно, имеет такое количество направлений и стилей… Разве можно все их внести в таблицу и расставить по местам? А что касается рыночной ценности, здесь все, конечно, определяется спросом и предложением, как на любом другом рынке.

К тому же, нельзя говорить о Шагале, Кандинском и Малевиче только как о русских художниках. Это неправильно и несправедливо. Франция считает Шагала французом, Германия считает Кандинского немцем. Национальный музей «Библейское Послание» Марка Шагала находится в Ницце. Самое крупное собрание работ Кандинского в Музее Гугенхайма, Нью-Йорк. Вообще, Кандинского и Явленского давно делят между собой русские и немцы. Похитонова собирают и ценят во Франции и Бельгии. Фаберже прочно стал международным брендом. Его собирают все. Американские музеи по праву гордятся своими собраниями изделий великих русских ювелиров. Так что круг покупателей русского искусства не столь уж ограничен. Хотя, как уже говорилось выше, в любой стране больше любят «свое родное» искусство.

Еще по поводу цен. Возможно, что некоторые вещи до кризиса были переоценены. Но кризис все расставил на свои места. Раздутые цены быстро полетели вниз, а настоящие произведения искусства нисколько не упали в цене.

— Известно, что наше законодательство жестко ограничивает вывоз художественных и исторических ценностей за рубеж. На ваш взгляд, это хорошо (сохраняет национальное достояние)? Или плохо (делает невозможными крупные международные аукционы)?

К сожалению, наше законодательство в вопросах ввоза и вывоза культурных ценностей осталось далеко в советском прошлом — закон 1993 года безнадежно устарел. Только в прошлом году в него внесли изменения, позволяющие тем, кто легально приобрел за рубежом произведения искусства ввозить их в Россию и вывозить за ее пределы.

Сейчас закон запрещает вывозить из России любой предмет старше 100 лет, независимо от его художественной и исторической ценности. То есть получилось, что практически все, что является антиквариатом, попадает под этот запрет. Это ограничение уводит рынок антиквариата в тень. Используя влияние своих учредителей, мы лоббируем принятие поправок в закон, которые, наконец, разрешили бы свободный оборот предметов искусства.

Для страховки мы предлагаем дать государственным музеям возможность стать первыми претендентами на приобретение антикварных ценностей. Но если музеи не проявят интереса к предмету, это должно означать, что он может быть выставлен на аукцион с правом вывоза.

Что касается ввоза, как я уже отмечал, с 2004 года физические лица освобождены от уплаты пошлин при ввозе культурных ценностей для личного пользования. Это очень хорошо, но в тоже время создает абсурдную ситуацию по отношению к музеям: любой музей, купив предмет для пополнения своей коллекции за границей, обязан заплатить при ввозе до 30% таможенных платежей. Это неправильно. Пусть покупают, пусть ввозят, это же наше национальное достояние. Зачем же его еще облагать таможенными сборами?

— Что еще в законодательстве надо изменить, чтобы рынок искусства в России стал вполне цивилизованным?

— Надо разрешить свободный вывоз работ современных художников, без уплаты пошлин, если приобретатель законно купил произведение.

Кроме того, надо принять единые правила оформления импорта и экспорта культурных ценностей. Это позволит избавиться от лишних таможенных барьеров и административных процедур. Ведь, к примеру, на сегодняшний день в Москве и Петербурге действуют совершенно разная процедура таможенного оформления предметов при ввозе и вывозе.

Это очень важная тема, потому что ежегодно с этими проблемами на границе сталкиваются десятки тысяч наших граждан и иностранных гостей. И чем проще и понятнее для всех будут сделаны правила, тем комфортнее люди будут себя ощущать при пересечении границы с культурными ценностями, тем более защищенными они будут себя чувствовать. Это позволит России сделать огромный шаг на пути интеграции в международное культурное и деловое пространство.